За туманами Большой реки. Анатолий Ехалов

же вы? – Ване стало неловко за свою горячность.

      – Летчик над самой землей летел, чтобы оторваться от истребителей. И посадил самолет. Там уже наши были.

      – А дальше?

      – Потом мы ехали на поезде до вашего города. И нас тоже несколько раз бомбили. А потом был этот пароход.

      …Мальчики надолго замолчали.

      Огонь в ночи

      …Маленький отряд уверенно прошел задремавшей деревней и углубился в густой сосновый бор. Дождь кончился. На какое-то время небо расчистилось, и над миром стали загораться звезды. Идти стало веселее. Звезды перемигивались в вышине и звали путников вперед.

      Темный бор безмолвствовал. Ни птицы, ни зверя, ни звука. И всё же казалось, что из глубины леса внимательные глаза смотрят на ребятишек, торопящих шаги. Было временами страшно, но тепло рук товарищей, шагавших рядом, дыхание и топот ног остальных участников этого ночного похода гнали страхи прочь.

      Шли уже около двух часов. Многие стали заметно сбавлять шаг, дыхание сбивалось, усталость давала себя знать. Предательски хотелось есть. Хотя есть в войну хотелось всегда.

      – Молодцы, ребята, – подбадривала Нина Михайловна, шагавшая впереди отряда с керосиновым фонарем. – Еще немного, и устроим привал.

      Маленький отважный отряд приободрился.

      …Скоро лес расступился. Песчаная дорога кончилась, началась глина, ноги скользили и часто разъезжались. Но никто не упал, потому что руки товарищей тут же подхватывали споткнувшегося.

      Откуда-то подул ветерок, звезды на небе исчезли, закрытые тучами, снова пошел мелкий холодный дождь, вода хлюпала под ногами, проникала в жалкую обутку детей.

      И когда казалось, силы у детей закончились, в этом безбрежном темном поле, сначала неуверенно, но потом все отчетливее и яснее, проявился крохотный желтый огонек.

      – Это Манилово, – сказала Нина Михайловна.

      – Манилово! – развеселился Коля. – И правда. Этот огонек манит к себе. Мы сделаем остановку там?

      – Попросим у хозяев ненадолго пристанища, – ответила проводница.

      Скоро в темноте проявилась наклонившаяся изгородь, улица с темными домами, где-то на дворе залаяла собачонка.

      Во всей деревне светилось лишь одно окошко. Нина Михайловна осторожно постучала в стекло. И тотчас в свете лампы появилось лицо старушки с тревожными глазами, на плечах ее лежал платок, а седые волосы были забраны под гребенку.

      – Нам бы погреться. В Николаевку идем, – сказала Нина Михайловна.

      Старушка встрепенулась.

      – Не заперто, поверните кольцо в дверях… Сейчас я с лампой иду.

      Дверь распахнулась, и дети оживленной толпой повалили в сени и избу.

      – Господи! – ахнула старушка. – В такую-то ночь, малёхонные такие. Проходите, проходите, – заговорила радостно она. – Скидывайте и обутку, и оболочку, полезайте на печь. Все войдете, печь большая. А я пока самовар подогрею, да ваши башмачки посушу.

      …Как тепло и уютно было на русской печи, здесь пахло каленой глиной, хлебной закваской, луком и вяленой репой… Скоро