Свеча горела (сборник). Борис Пастернак

и ночь. У сохатого

      Хаос веков был не спилен.

3

      Может статься так, может иначе,

      Но в несчастный некий час

      Духовенств душней, черней иночеств

      Постигает безумье нас.

      Стужа. Ночь в окне, как приличие,

      Соблюдает холод льда.

      В шубе, в креслах Дух и мурлычет – и

      Всё одно, одно всегда.

      И чекан сука, и щека его,

      И паркет, и тень кочерги

      Отливают сном и раскаяньем

      Сутки сплошь грешившей пурги.

      Ночь тиха. Ясна и морозна ночь,

      Как слепой щенок – молоко,

      Всею темью пихт неосознанной

      Пьет сиянье звезд частокол.

      Будто каплет с пихт. Будто теплятся.

      Будто воском ночь заплыла.

      Лапой ели на ели слепнет снег,

      На дупле – силуэт дупла.

      Будто эта тишь, будто эта высь,

      Элегизм телеграфной волны –

      Ожиданье, сменившее крик: «Отзовись!»

      Или эхо другой тишины.

      Будто нем он, взгляд этих игл и ветвей,

      А другой, в высотах, – тугоух,

      И сверканье пути на раскатах – ответ

      На взыванье чьего-то ау.

      Стужа. Ночь в окне, как приличие,

      Соблюдает холод льда.

      В шубе, в креслах Дух и мурлычет – и

      Всё одно, одно всегда.

      Губы, губы! Он стиснул их до крови,

      Он трясется, лицо обхватив.

      Вихрь догадок родит в биографе

      Этот мертвый, как мел, мотив.

4. Фуфайка больного

      От тела отдельную жизнь, и длинней

      Ведет, как к груди непричастный пингвин

      Бескрылая кофта больного – фланель:

      То каплю тепла ей, то лампу придвинь.

      Ей помнятся лыжи. От дуг и от тел,

      Терявшихся в мраке, от сбруи, от бар

      Валило. Казалось – сочельник потел!

      Скрипели, дышали езда и ходьба.

      Усадьба и ужас, пустой в остальном:

      Шкафы с хрусталем и ковры и лари.

      Забор привлекало, что дом воспален.

      Снаружи казалось, у люстр плеврит.

      Снедаемый небом, с зимою в очах,

      Распухший кустарник был бел, как испуг.

      Из кухни, за сани, пылавший очаг

      Клал на снег огромные руки стряпух.

5. Кремль в буран конца 1918 года

      Как брошенный с пути снегам

      Последней станцией в развалинах,

      Как полем в полночь, в свист и гам,

      Бредущий через силу в валяных,

      Как пред концом, в упаде сил

      С тоски взывающий к метелице,

      Чтоб вихрь души не угасил,

      К поре, как тьмою всё застелется.

      Как схваченный за обшлага

      Хохочущею вьюгой нарочный,

      Ловившей кисти башлыка,

      Здоровающеюся в наручнях,

      А иногда! – А иногда,

      Как пригнанный канатом накороть

      Корабль, с гуденьем, прочь к грядам

      Срывающийся чудом с якоря,

      Последней ночью, несравним

      Ни с чем, какой-то