Шапито. Эль

там что–то, нужное только им и по известной только им цели. Потемневшие от витавших в этом маленьком, совершенно не проветриваемом помещении, паров глаза вцепились в меня, словно я был куском свежайшего мяса для оглодавших хищников. Противное, липкое чувство, которое я давно уже не чувствовал, да и вряд ли бы когда–то еще захотел его прочувствовать. На душе тут же стало мерзко, но я промолчал и даже не скривился, лишь пробежался по лицам джентльменов, не узнавая никого, кроме…

      – Снова тебя продали, а, вшивая ты собака, Уолтер?

      Это был мистер Круч, и он был уже довольно пьян, хотя, даже не будь в его крови и капли алкоголя, он сказал бы тоже самое, наверное, даже с большей желчью в голосе, которой он плевался налево и направо. Мне приходилось пару раз сталкиваться с ним, но не сказать, что я был с ним знаком напрямую или как–то нормально представлен, он узнал мое имя только от моего тогдашнего хозяина господина Майлза. Не более. Мне приходилось пару раз сопровождать господина Майлза в дом мистера Круча, так что немного был знаком с его характером, особенно в мою сторону. Да и такое отношение далеко не новость для меня, уже свыкся и принимал все сказанное мимо ушей.

      На слова мистера Круча я ничего не ответил, лишь легко склонил голову в знак приветствия, все также стоя за спиной господина Оливера. Мне не интересовали его слова, хотя я успел уловить на пару секунд скривившееся лицо господина Оливера, словно ему было неприятно это, словно это именно его обозвали столь низкими, оскорбительными для его статуса словами, а не меня. Это было что–то очень странное, но я выкинул это из головы, как излишки, это не мое дело. Если мое, господин Оливер сам об этом скажет.

      Только вот мистер Круч не унимался, ехидно усмехался, попивая янтарный виски и смахивая излишний пепел с сигары.

      – А тебе идет, – ухмыльнулся он и показал жестом на свои щеки, давая ясный намек, про что он говорил. – Тогда ты смотрелся уж больно простовато, – и громко засмеялся, откидываясь на спинку замудренного стула.

      На меня тут же снова перевели взгляд, впиваясь в мое лицо и шрамы своими ехидными взглядами. Все, кроме господина Оливера, тот, наверное, уже привык меня видеть, а может уже перестал обращать внимания, как и я. Я не видел, да и не вижу в своих шрамах ничего особенного, шрамы как шрамы, хотя если честно признаться, именно из–за них прозвали уродцем, а вот кто это начал, я уж и не упомню.

      В чьих–то глазах проскользнуло сожаление, глубоко скрытое, а порой и не очень, впрочем, меня и оно не волновало, хотя, чего таить, меня немного обрадовало, что в этой душной комнатушке, где вращались деньги, которые многим даже и не снились, был кто–то, кто не потерял последнюю каплю человечности.

      – Прекрати, Карлсон, – довольно строго осек мистера Круча господин Оливер, переведя на него угрожающий и раздраженный взгляд. – Когда тебя касались дела других людей, особенно его класса.

      В ответ послышалось лишь ворчливое бухтение. Кто–то глухо поинтересовался, почему не пришла Шерри, и тогда напряжение схлынуло, оставляя