Угрюм-река. Вячеслав Шишков

Заходило солнце. Холодный, открывшийся взорам путников закат пламенел желтым, негреющим огнем. Где-то перекликались два ворона, и голоса их четко звучали в тишине.

      Петр Данилыч с верою перекрестился и вошел в лачугу. Кромешная тьма. Ледяное, вместо стекла, оконце было скупо на свет. Лишь тлеющие в камельке угли, похожие на живую груду золота, слегка колебали мрак.

      Вошедших шибанул в нос мерзкий запах – кошками и промозглой дрянью.

      – Здравствуйте-ка! – сказал во тьму Петр Данилыч и вновь стал креститься. – Есть тут кто живой-то? – Он с удивлением заметил, как внизу, во всех углах и где-то повыше мутно заблестели фосфорическим светом точки.

      «Кошки это».

      – Эй, дедушка Назарий! Жив ли? – позвал Изотыч.

      Во тьме закряхтело, и грубый низкий голос сказал:

      – Жив. Оба живы... и Ананий жив. Он в лесу, по дрова ушел... Вот ужо я огня вздую. Кто такие?

      – Дальние.

      – Знаю, что не ближние. Звероловы, что ли? Али городские?

      Изотыч, многозначительно кашлянув, ткнул Петра Данилыча локтем и, захлебнувшись от охватившего его чувства, поспешно сказал:

      – Как по писаному! Зверолов да купец. Из города. Двое нас. Ха!

      – Знаю, что не четверо. Ну, разболокайтесь. Тесно у нас, да и мусорно. Хвораем вот с братаном-то. И кысоньки голодные. Кыс-кыс-кыс!

      Мутно-светлые точки погасли, вспыхнули вновь, зашмыгали, и жалобное мяуканье наполнило лачугу. При свете самодельной свечи Петр Данилыч разглядел рослую, под потолок, широкоплечую фигуру чернобородого старца.

      – Садитесь нето, вот тут хошь. На скамейку-то. Поди, замерзли? Поди, чайку хотите? Чаю у нас нету. Снег таем да водичку пьем. Скудно у нас.

      – Не хлопочи, старец праведный, – сказал Петр Данилыч, – у меня все есть.

      – Какие мы праведники? Мы грешники. Великие грешники. Как Бог-батюшка нас еще на земле носит? Свят-свят-свят. С чем пожаловал, с горем? Осиротел, что ли? Али жена ушла, али сам от нее откачнулся?

      Петр Данилыч вздохнул и с волнением, смягчая голос, сказал:

      – Да ни то ни се... А так как-то, середка наполовину. Сын у меня пропал.

      Он стоял против сидевшего на широком пне Назария, с надеждой и скрытым, безотчетно пробудившимся страхом смотрел на его желтое, со втянутыми щеками лицо, на черную длинную бороду, на черные пряди волос, прикрывавших высокий, изрытый морщинами лоб. Назарий сдвинул густые брови и молча, пристально смотрел в глаза купца.

      – Ранней весной, еще по снегу, в тайгу уехал. И как в воду, прямо сгиб.

      Старец все так же грозно продолжал в упор глядеть на него. Петру Данилычу стало неловко, жутко. Кошка вскочила к нему на плечо. Он погладил ее дрожащей чужой рукой; как будто скрутился он весь и онемел под безмолвным взглядом черных устремленных на него глаз.

      – Может быть, знаешь что? Скажи... – наконец выговорил он.

      – Откуда же я могу знать? Колдун я, что ли? Это мужик тебе наврал про нас. Грех тебе, мужик.

      Изотыч, разжигая каменку, только крякнул и вновь толкнул локтем Петра Данилыча.

      – Нет, вы предсказываете, –