Угрюм-река. Вячеслав Шишков

осколков крикнул:

      – Водки! Огурцов! Эй, Илюха!

      Приказчик, как из-под земли, вынырнул из коридора и, услужливо лебезя пред хозяином, повел его.

      – Ты куда меня, в спальню?

      – Так точно. Потому вам надобен полный покой и отдых, как в благородных, воспитанных домах.

      – Хе-хе-хе!.. Ну, ладно, Илюха... Ты молодец у меня. Ты признаешь во мне полного коммерсанта? А?

      – Господи, с такими-то капиталами?! Как же иначе может быть? Вы в нашем городу были бы без малого первым... Пардон...

      Купец, самодовольно оглаживая бороду и прикрякивая, сел на кровать:

      – Разувай!..

      Приказчик подобрал манжеты и с брезгливой миной, которую он старался скрыть в масленой улыбке, стал стаскивать измазанные свежим навозом сапоги.

      – Ишь ты, кудряш какой! Ты, Илюха, счастливый... Кудрявым, говорят, везет.

      – Вполне ясно, Петр Данилыч... Ужасно мне везет. Пардон...

      – Та-ак. С Покрова еще прибавлю тебе пятерку в месяц. А ежели в мой антирес войдешь, сразу четвертную надбавлю. Министром станешь жить! Понял?

      – Мирси. А в чем же ваш антирес будет состоять?

      Хозяин поднял на него припухшие глаза и хрипло засмеялся:

      – Так я тебе, дураку, и сказал... Не маленький, поди. Можешь сам догадаться. Эх ты, раскудрявая твоя башка со вшами!

      – Мирси, – ухмыльнулся Илья, вытирая о ковер испачканные руки. – Больше ничего не изволите приказать? – и пошел к двери.

      – Стой, погоди! Вот что: слетай единым махом к Анфисе Петровне и выразись ученым манером, что так, мол, и так, что хозяин, мол, кутил всю ночь с немцем-мельником, что, мол, о сыне скучает... Нет, этого не надо... А что, мол, желает ей покойной ночи... Понял? Ну, как ты это все сопоставишь, а?

      – А очень просто, – откашлялся Илья. – Его степенство, господин коммерсант такой-то, шлет...

      – То есть как такой-то?.. Ах ты, сволочь!..

      – Дак это же, Петр Данилыч, только так говорится... Провозглашу, как архиерейский дьякон, полный почетный титул ваш. Ну а почему же вы насчет времени изволили сбиться, осмеливаюсь доложить? Приказываете сказать госпоже Козыревой покойной ночи, а теперича у нас самое настоящее утро, и снежок идет... Пардон...

      – То есть как утро? Что ты мелешь?

      – Полный факт. Комментарии излишни...

      – Давай в таком разе сапоги... Надо магазин отворять.

      – Что вы!.. Ложитесь спать... Вам требуется освежить все мозги сонным положением. А я, как Бог Саваоф, сейчас спущу шторы, и будет ночь.

      – Хы, черт какой!.. Ну, действуй, коли так...

      Только приказчик за дверь:

      – Стой, вернись! – вскричал купец каким-то поглупевшим голосом. – А что, Илюха, тебе моя баба нравится?

      Тот вспыхнул и наморщил лоб.

      – То есть которая, Петр Данилыч?

      – Дурак какой ты, Илюха! А? Ну, ступай теперя... И ежели аппетит есть, ничего, действуй... Соблюдешь мой антирес – озолочу. А каков этот самый антирес, кумекай сам.

      Оставшись один, Петр Данилыч то вздыхал, то улыбался. Взгляд его скользнул по образу, где помигивал в белой полутьме огонек лампадки, и купец вдруг засопел:

      –