Мой любимый чемпион. Анна Каракова

ты как всегда.

      – Мусечка! Это сказала Катерина, вернее, Островский! А ещё – Наташа Ростова, когда чуть не рухнула с подоконника в Отрадном. Но лучше б упала – сломала лодыжку и не пошла на бал, не влюбила бы в себя беднягу Болконского. Да и Анатолю она хромая была бы ни к чему. Одним словом, Толстой со своим романом пошёл бы совсем другим путём.

      Литературные отступления Ба были не случайны. Когда-то она преподавала русский и литературу. Саше с трудом верилось: Ба – и вдруг училка! Но это был факт. От её школьного прошлого остались фотографии спектаклей, звонки бывших учеников и неожиданные литературные пассажи к месту и нет, в которых все эти Катерины, Акакии Акакиевичи и Сквозник-Дмухановские были представлены как личные знакомые Ба, приятные и не очень.

      Между тем мама деятельно собирала вещи в сумку: планшет, зарядку, ночную рубашку, чашку-ложку.

      – Ты где каталку раздобыла? – подала голос Саша.

      Ба обиженно надула губы.

      – То есть я была недостаточно достоверна?

      – Я просто спросила: откуда каталка?

      – Есть связи. Подумаешь! Тоже мне, Шерлок.

      – Очень смешно! А это что? – вмешалась мама, вытряхивая из тапка полупустую бутылку коньяка.

      – Это – для сердца! И для души, – парировала Ба. – И вообще – она не моя.

      – А чья? – не сдавалась мама.

      – Э-э… Семёныча. Кстати! – Ба включила вторую громкость. – Ты где? Семёныч!

      Появился Семёныч – тот самый старикан, который дежурил в коридоре. Трясущимися руками он держался за дверной косяк и вползал в палату, с усилием переставляя ноги. Бабушка толкнула к нему инвалидное кресло. Саша испугалась, что кресло собьёт старичка, как шар – кеглю. Но Ба промазала.

      – Забирай свой мерседес! – с выражением сказала Ба.

      Этого ей показалось мало. Она выхватила у мамы бутылку и сунула её в руки Семёнычу.

      – И коньяк тоже! Забирай!

      Семёныч замер на полушаге и стал внимательно вглядываться в этикетку.

      – А-армя-янски-ий. З-а-а-чем? – наконец изрёк он перекошенным ртом.

      – Девчонок из 308 на свиданку пригласишь! – весело предложила Ба. – Они же ходячие? Ну вот!

      Мама на это ничего не сказала, только закатила глаза. А Ба по-хулигански подмигнула Саше.

      И вот все трое топают прочь из больницы. Домой, домой!

      – Господи, как они мне надоели со своими уколами и клизмами! – громко жаловалась Саше Ба. – Они же больные тут все! Но хорошие.

      Встречные медсёстры, врачи, пациенты кивали, некоторые улыбались. Понятно, дело было не в ярком индийском балахоне бабушки и её берете со слонами, лихо сдвинутом на затылок. Саша давно поняла: где бы бабушка ни появлялась, она мгновенно притягивала внимание, становилась центром любого события. Чего удивляться, что из больницы, в которой она провела две недели, Ба уходила, как актриса со сцены после бенефиса. Саша видела: её провожают с сожалением. Ещё бы! Без Ба тут настанет скука. Но никто не мог честно сказать:

      – Уже уходите? Как жаль! Возвращайтесь скорее!

      В больнице