«Я сам свою жизнь сотворю» Инженер. Функционер. Геннадий Вениаминович Кумохин

огромная наша любовь,

      Что тесно ей в самой уютной квартире.

      Представь, что одни мы остались с тобой,

      Одни в целом мире, одни в целом мире.

      Я выберу степь на вечерней заре,

      И бархатом неба с тобою укроюсь.

      Клянусь, что еще никому из царей

      Пока и не снилось богатство такое.

      И буду я видеть всю летнюю ночь

      В глазах твоих тающих звезд отраженье.

      Ты с вечностью в споре должна мне помочь.

      В тебе, как в молитве, найду утешенье.

      Далеких планет ускользающий блеск,

      И холод пространств, пустоты бесконечность -

      Все это в одной воплотилось тебе,

      Чудесной такой и такой человечной.

      Я верю, что мы не сгораем дотла,

      Частицей в других суждено нам продлиться.

      И новая жизнь из комочка тепла

      В тебе зародится, в тебе зародится.

      Я проснулся на рассвете и почувствовал, что, пожалуй, свою норму вчера я перевыполнил. Времени терять было нельзя. Я захватил спиннинг и на веслах выгреб на другой берег Ахтубы, приятная крутизна которого обещала заманчивую заводь. И действительно, стоило мне прицепить заветную блесну и сделать первый заброс, как я почувствовал давно забытую тяжесть на лесе, и, недолго думая, выволок из темной речной глубины судака кило под пять весом. Видимо, судак был озадачен не меньше меня. Едва оказавшись на песке, он первым же движением освободился от блесны, но несколько секунд еще продолжал лежать неподвижно.

      А я, еще не протрезвев, так же неподвижно стоял на крутом бережке в нескольких метрах от судака, и даже не пошевелился, когда он в пару прыжков оказался в воде. Затем я снова, не мешкая забросил блесну, и снова выволок здорового судака, возможно, того же самого. И он опять сорвался почти у самой воды. Но на этот раз я коршуном бросился на добычу и успел схватить его у самой кромки воды.

      Я очень удивился, когда услышал голоса с противоположного берега: было уже совсем светло, но я считал, что Пушкин с приятелем еще крепко спят. Пришлось снова переплывать реку и отдать плененного судака. Он был встречен с большим энтузиазмом, тем более, что закидушки оказались пустыми. Потом я еще долго бросал блесну и на том, и на этом берегу, но все без результата.

      Ближе к обеду мы перебрались к стоянке, где расположилась семья Пушкина. Жена моего однокашника была глубоко беременна, и, почувствовав обостренным в этом положении обонянием запах перегара, принялась его бранить, а на меня и не взглянула. Даже судак нам не помог.

      Я чувствовал себя никому не нужным и даже отчасти виноватым. Отведав несколько ломтей сладкого астраханского арбуза, я отправился на реку и плавал, вспоминая Чаган, несколько часов кряду в теплой мутноватой воде.

      Зная, что увольнительная у меня скоро закончится, я просил Пушкина поскорей отправляться в обратную дорогу, но он все «тянул резину», поэтому на КПП я появился с большим опозданием.

      Больше мы не виделись. А на Ахтубу в разном составе я выезжал еще несколько раз.

      За раками

      Бывшая жена сына Яна просто обожала раков. Она могла их съесть сотню и даже две