Лавердо. Максим Румянцев-Урманский

часто по ночам кажется, что с Лелькой разбежались так же, аллюром три креста. Как две стороны той дамбы.

      – А мне иначе видится ее образ: горный поток, бьется о камни, брызги летят – красота. Но она ждет, когда кто-то поставит плотину и остановит бурлящую воду. Нужен мужик крепкой воли. Так и не дождалась. Мечты чередуются с разочарованиями.

      – Значит, я слабаком оказался. Неожиданно…

      Тронского разобрал насморк, он достал платок, но никак не мог остановиться. Встал и поспешил в туалет. Тамаре показалось, что он хотел скрыть слезы. Вот, оказывается, как Лельку сильно любил! Пронес чувство через всю жизнь. И не подумаешь, что такие кумиры могут быть однолюбами. Жалко обоих. Но Лелька Шуру не любила.

      Тамара обманула Тронского: она знала ответ на его вопрос. Последняя встреча в больнице с совсем ослабевшей подругой. Диагноз знали все, включая больную. Поговорили откровенно: повспоминали и веселое, и печальное. Лелька упомянула и Шуру.

      – Присматривалась. Симпатичный он. Нравился, конечно. Ухаживает, букеты носит. Но слишком приторный, что ли?

      – Странная ты, Лель. Шура – видно с первого взгляда, что скала, эффектен, как князь Болконский. Мечта любой женщины. Да вдобавок влюблен по уши.

      – Меркантильный он. Когда у тебя в квартире побывал – весь извелся, что хочет в такой же жить. Не по мне. Да и старая пассия не освободила место в груди. Из школы. Да ты помнишь, я тебе рассказывала. Может, если бы Шура не торопил, а вымораживал меня лет пять… Но сунулся со своим маршем Мендельсона не в то время, не в том месте.

      – Не жалеешь спустя годы?

      – О чем?

      – О том, что гналась за тем, «чего так хочется и жаль». А синицу упустила из рук.

      – Нет. Шура не синица. Он как-то рассказал, что родители его не любили. Такие люди – они как бетонная стена, требующая к себе особого внимания. А я ему нужна была как жена-красавица, которой можно хвастаться. А еще хотел, чтобы я сама к нему свалилась в руки. Гордый. Но и я не меньше – ты меня знаешь. Об такого я бы билась, билась и разбила себе морду. А если не разбилась, то со скуки бы зачахла. Правда, и сейчас не пляшу яблочко.

      – Это ты брось. Еще встанешь с койки, поцокаешь по подиуму, найдешь себе новую пассию.

      Лелька усмехнулась как-то странно. Кто ж знал, что это улыбка человека, решившегося на самоубийство? Каждый раз щемит сердце, когда Тамара вспоминает ту встречу. И не только потому, что она стала последней, но при выходе из больницы промелькнула гнусная догадка, что именно Лелька развалила дружбу «пятерки». Одним легковесным отказом Шуре.

      Вот и сейчас то предположение пришло на ум. Тамара встала и подошла к окошку. Тронского не надо расстраивать той правдой. Пусть живет в розовых воспоминаниях. Как всё пронеслось на встречных курсах: он – однолюб, а ей, видишь ли, вместо крепкого плеча вечно подавай «прекрасные порывы». Теперь очевидно, что он влился в «пятерку» только ради Лельки. Остальных он видел как декорации.