Обыкновенная жизнь. Роман. Александра Китляйн

и тёмной рубахе на выпуск, появляется из одной избы и двигается посредине главной улицы навстречу Никите Лукичу, не размахивая руками. Это братка Михаил.

      – Здоров, Никита! – протягивает первым руку младший.

      А тот, переложив хомут подмышку, правой любовно трясёт его шершавую хваталку:

      – Будь и ты здрав, Миха! Куда?

      Михаил младше Никиты на десять лет. Чуть ниже его ростом, плечами круче, волосом тоже сед, лицом тёмен от солнца, бритый. Всё крепко в его внешности, тяжёлый подбородок, мощная шея. В отличие от брата в глаза собеседнику глядит редко да и собеседников не ищет. Молчун. Так их и различают. Кто ссылается на Калачёвых, обязательно уточняет – «Молчун» или «Запалючий». На этот раз братишка смотрит на Никиту буром:

      – В коровник колхозный. Скотничать. И Нинка моя туда же рано убежала, доить. Всякий день плачет по Жданке нашей, уж месяц как. Тебе одну коровёнку оставили, знамо, из-за детишек. А у меня… не семеро по лавкам, забрали единственную, —произносит медленно, с нескрываемой досадой.

      Он живёт со своей завистливой и тщеславной женой Нинкой и любимым поздним ребёнком – сыном «Димитрием» – так супружница выговаривает имечко отпрыска. Чадородием не страдающая, она наделена чрезмерной сварливостью да болтливостью – редким в Черемшанке женским качеством. Никого мимо себя не пропустит без «комментариев». Только сам Михаил и может урезонить жену. А Никита за лучшее почитает с ней не связываться. Умную женщину можно и послушать, а эту… А ведь мог и высмеять так, что надула бы губки-то. Но нет! В своё семейное – разлад не вноси! И, вообще, он чаще в свой адрес что-нибудь ляпнет, насмешит до колик. Про других чего распространяться? Не умно.

      Там, где появится Никита, мужики, глядишь, скучкуются. Прибаутки из него, как из рога изобилия, сыплются. Это свойство у одних вызывает восхищение, других люто раздражает, так что и ему, Запалючему, косточки перемывают.

      – А я – на конюшню, брат. Карька – там, так что и сбрую – туда. Вот иду, кумекаю: имущества сдал немало, а другой – ничего, и теперь мы одинаковые. Это если взять и молоко водою разбавить – такая и есть среда общая. А трудиться теперь, как я должен в том разбавленном молоке?

      Молчун хмыкнул и отозвался необычной для него, длинной речью, какую мог только перед братом отчебучить:

      – Слышь, Никита, Сидел я на том собрании, где председатель про колхоз сказки рассказывал. Помнишь, какие вопросы задавал: кто строить, ремонтировать будет, печи класть, кто умеет то или другое делать, спрашивал. Часто на тебя пальцем мужики показывали. А ты, чё молчал? Я-то по привычке. А ты? Заездит тебя колхоз, вот что я думаю. А на тебя взгляну, как глухой пенёк, сидишь. Я бы на твоём месте…

      – Посмотрим, как оно будет. Жить, брат, надо, ребятишек – вон у меня сколько!

      – Да. Вперёд дорогу калачёвскому роду ты мостишь.

      – Бог знает, как оно будет! А вдруг твой Димитрий бесчисленному потомству начало положит? Слыхал – на шофёра учиться