Стань моим завтра. Наталья Масальская

высокоорганизованное животное, с маралью, нравственностью и другими определяющими его существование законами. Но человек, как и любое другое животное, подвержен инстинктам, желание жить – самый сильный из них.

      – Что, так просто? – с недоверием уточнил Паша.

      – Конечно нет. Все очень сложно. Ты хочешь знать, о чем думала я, когда решила взять себя в руки и бороться? О людях, которых люблю и которые любят меня. Я вдруг представила их плачущими на моих похоронах. Сестру, племянника, мою маму, которая тогда была еще жива. Мне стало страшно. Я бы ни за что не причинила им такую боль.

      – Когда я пришел в себя, тоже подумал о маме, – глядя куда-то в потолок проговорил Павел. – Ковалевич, – вдруг сказал он, меняя тему.

      – Что Ковалевич? – забыв, что хотела сказать, обеспокоенно спросила Марина.

      – Он тоже того… – неловко улыбнулся Паша. – У него никого нет. Никого – о ком бы он жалел.

      – Он что-то говорил вам?

      – Нет. Просто, когда вы на одной волне, чувствуешь такие вещи. Это как запах. Запах отчаянья. Вы нравитесь ему, – чуть помедлив добавил он.

      – С чего вы взяли?

      – Ему больно, когда он говорит о вас, – мягко улыбнулся Паша, внимательно глядя растерявшейся Марине в глаза.

      – Его бросила жена. Любая женщина для него сейчас раздражитель.

      – Не правда, – с несвойственной ему твердостью ответил Карасев.

      – Кстати, откуда вы узнали? Ну… обо мне? – смутившись, Марина опустила глаза.

      – Вы очень хороший человек, Мариночка Владимировна. Не волнуйтесь за меня, я больше никогда… Не только ради мамы, но и ради вас. Не хочу, чтобы вам было больно, – со спокойной улыбкой ответил ей Павел. – Ведь вам будет больно?

      – Вы разобьете мне сердце, Карасев, – Марина растянула губы в жалком подобии улыбки.

      Она вышла за дверь и через пару шагов завернула в небольшой полутемный холл. Привалилась к стене, принялась вытирать дрожащими пальцами слезы, которые казалось нескончаемым потоком потекли из глаз. Она изо всех сил старалась не расплакаться, поджимая дрожащие губы.

      Перед ней возникло встревоженное лицо Романа Евгеньевича. Он взял ее за плечи:

      – Мариш, что?

      Его возвышающаяся над ней фигура тут же утратила четкость. Она не могла говорить, не рискуя разрыдаться. Продолжала быстро смахивать то с одной, то с другой щеки катящиеся по ним слезы и мотала головой.

      – Зачем ты к нему ходила? Марина? – поняв, наконец, в чем дело, запричитал Ромашов. – У тебя не получится спасти всех, – добавил от твердо.

      – Да. Особенно если постоянно этим оправдываться, – зло выдавила она и вывернувшись из его рук быстро направилась к лифту. Хотелось немедленно выйти на улицу. Казалось, что стены больницы раздавят ее.

      Марина долго курила на скамейке за хозблоком. Здесь всегда было холодно и сыро, не зависимо от времени года. Стоявшие торцом друг к другу постройки не пропускали солнечные лучи. Когда на других участках