Переросток. Николай Максимович Бажов-Абрамов

снова мы направляем нашу кобылку к той колее, где мы ее оборвали, готовясь к небольшому отдыху, у этого берега реки Черемшан. Путь, по которому в телеге трясемся, мне кажется теперь, чуть с подъемом, еле глазу заметным. А с другой стороны, кто его знает? Может, и нет, этого подъема? Кобылка наша, идет размерено резво. Конечно, она чуть отдохнула и пощипала траву, эту сочную, обильно разросшаяся от этого частого дождя, у этой поймы реки, где мы остановились на небольшой отдых. Да и мы, теперь, все опоены чаем. Солнышко, вставшее чуть выше горизонта, пригревает наши спины, подсушивает наши одежды, пропитанные сырой влагой. Впереди, перед колеей, небо синеватое, и мне, кажется, впереди нашей кобылки, небо сферой упирается к земле. Выходит, все же мы с подъемом идем. Да и телега наша пружинисто постанывает при каждой глубокой рытвины колеи, и лошадка тогда наша на таких провалах, изо всех сил вытягивается, чтобы вытянуть ее, их этой грязной жижи. «Тьфу! – с досадой плюется дядя Коля, – колея совсем запаршивела тут. Все подмокло от этого дождя». Рядом с нашей колеей, чуть в сторонке, переговаривались пшеничные поля. Они уже вы махались, налились сочными колосьями. Скоро их уже молотить пора. Главное, дожди, эти проклятущие, прекратились. Не поймешь эту погоду. Вроде и нет больших рек рядом с нашими местами, да и тепла, привычного, как такового, почти не было за это лето. Тогда откуда эти дожди доплывают до нас? А папа мой загрустил. Он всегда такой. Ведь я из семьи нашей, шестым по счету буду, как он выпроваживает нас в разные города моей страны. И причину его можно понять, почему он так поступает с нами. Прокормится в деревне, конечно, можно, если хорошо поработать летом на своем огороде. А он, в своей жизни, чего только не ел. И лебеду ел, случалось ему, да и подмороженную картошку, по весне откапывал из огорода, мать его затем отмывала, делала из этих картофелин лепешки. Я и сам этих лепешек пробовал. Шел по весне на свой огород, находил там этих картофелин. А мамка затем нам вместе сестренками пекла из них лепешки. Вкусненькими они нам казались. Но мы ведь тогда, не очень и голодовали. Хотели просто разнообразить свою принимаемую пищу. Малышнями мы, тогда были. Хотелось всего пробовать. И лепешек этих, из подмороженного картофеля, да и сладостей хотелось все время. А где их нам было добывать? Конечно же, из огорода своих. Да и куриные яйца мы крали у своих мам, чтобы затем их отнести в магазин – сельпо, получить за них этих пять копеек, или конфеток, долгоиграющих. Всякое бывало. И все время есть хотелось. Но ведь кроме добычи пищи, родителям хотелось еще, чтобы их дети были лучше их, а вот этого лучше, у нас, как раз и не было. Да, мы в каждое утро слушали это радио, где нас воодушевляли до омерзения (простите, да, это правда), что всякая работа в стране советов, почет и обязанность. Помню я эту плитку радио. Такое большущее, как сковорода наша, в объеме была, черного цвета. Висела она у нас на гвозде, в стене бревенчатой, справа, рядом с большим зеркалом, между окон. А с лева у нас, подвешена было, Никола Угодник, в грозном в своем обличье, где моя мамка, просыпаясь