Сны и реальность Саймона Рейли. Анастасия Калямина

я почти «сжевал» ножку, отчаянно затараторил дверной звонок. Кто-то упорно придавил его пальцем и ждал выхода хозяина.

      – Сиди, – скомандовала медсестра и ушла открывать дверь.

      Через минуту в прихожую ввалился мой отчим Веригус и, ткнув в женщину пальцем, спросил:

      – Ты кто такая?

      – Просто помогаю этому мальчику… – начала было оправдываться медсестра, но отчим её перебил.

      – Я его забираю, – отрезал мужчина. – Его мать вчера умерла.

      Я, услышав это, вздрогнул. Значит, это правда? Значит, мамы больше нет?

      Я отшвырнул тарелку с недоеденной курицей. Нужно сходить в больницу, вдруг отчим врёт?!

      – Собирай вещи, – грубо скомандовал Веригус, стоя в проёме кухни.

      – Мне нужно к маме, – ответил я.

      – Твоей мамки больше нет…

      – Это неправда! – крикнул я, вскочив.

      – Ты теперь будешь жить со мной.

      Невозможно было понять его настрой: жалел он или, наоборот, был рад такому раскладу.

      – Нет!

      – Болван, – с этим словом отчим подошел и, взяв меня за шкирку, потащил в прихожую…

      ***

      На похороны мы не ездили. Отчим считал, что нам там делать нечего. Я не знаю, любил он маму или нет. Казалось, что любовь и Веригус – несовместимые понятия.

      И зачем он оформил опекунство надо мной?

      Недолго продлилось наше совместное проживание. Веригус был отравлен на корпоративе собственной компании, а меня через суд отправили на воспитание к тёте Ире, двоюродной сестре матери. Больше про родственников я ничего не знал.

      Года через четыре мы переехали в Зебровск, столицу Зебландии. Обосновались на улице Корди в доме 28 около городского парка.

      – Может, пойдёшь прогуляешься? – поинтересовалась тётя Ира, заглядывая ко мне в комнату, – последняя неделя лета, как-никак.

      Я не ответил, продолжая что-то рисовать карандашом в альбоме.

      С тех пор как сюда переехали неделю назад, я безвылазно сидел в комнате, окружённый бесчисленными рисунками.

      – Ты что, не слышишь, что я говорю! – рассердилась тётя Ира. – Хватит изображать затворника.

      – Сейчас, – буркнул я, не выпуская карандаша и продолжая рисунок.

      – Покажи, что ты там у тебя… – она выхватила альбом.

      Я молча наблюдал за реакцией, интересно, конечно, как она протекает, но неприятно, когда вот так выхватывают из рук! Тётя знала, что я обычно изображаю или острые скалы, о которые бьётся морской прибой, или грозу, или спешащих куда-то серых людей посреди пустыни… или что-то в этом роде. Хотя чаще всего, рисовал портрет матери.

      – Кто это? – удивилась она, увидев, что на рисунке изображена девушка, а сам он очень похож на чёрно-белую фотографию.

      – Я не знаю, – честно признался я. – Она мне приснилась.

      – Приснилась? – удивилась тётя.

      – Да, – кивнул я.

      На самом деле таких рисунков у меня было много. И на всех изображена девушка из сновидений. Вам ведь неприятно, когда лезут в вашу жизнь?