Илиннарэ. Нибин Айро

имя. Вместе его найдем, без всяких кривых словарей. Ты достоин. Ты наш. Ты сегодня не оттолкнул девочку, хотя я чуяла твой страх. Сильный… Отважный… Честный…

      – Науро…

      – Молчи. А не то укушу… без спроса. Мне хочется. Ты вкусный…

***

      – Мы все – дети Танзы. Род Илиннарэ. Ты, я, Айка, Добрый Ух и Мэлка. Говорят, у нее где-то еще есть дети, но я пока не встречала.

      – Забавно. Я думал, нас больше. А Нюшера?

      – Лайхэ… – Науро запнулась. – С ней сложно. Она с нами, но она не наша. Не совсем наша, вернее. Слышал, что она сегодня сказала Танзе?

      Данька уныло хмыкнул:

      – Слышал… набор звуков. Я же не понимаю ни фига. «Хендени» да «вендени»…

      Науро лизнула его в нос и утешила:

      – Научишься. Все мы были маленькими. Знаю-знаю, я смешная.

      – Ничего ты не смешная, – Данька в ответ лизнул ее за ухом. – Я правда маленький. Расти мне еще и расти. А что это было, что Нюш… Лайхэнди сказала?

      – Что у нее свой огонь. Зеленый.

      – А у нас… синий?

      – Голубой. Илин. С цветом глаз это связано, но не напрямую.

      – Погоди. Тогда Илин… нарэ… Нарэ – это огонь, получается? А что такое «огонь»?

      Девочка улыбнулась.

      – Не знаю. Что такое «электрон»? Или «красота»?

      Данька немедленно принял важный вид.

      – Ну, тоже, бином Ньютона. Электрон – это шарик такой. Заряженный. Очень-очень-очень-очень маленький.

      – Шарик, – фыркнула Науро. – Для пинг-понга. С неонкой внутре, да? Драгоценный братишка, чтоб ты знал: твоя зубастая сестренка пару раз брала второе место на горолимпиаде по физике, и мечтает о первом. Не лечи ей острые ухи, а то она тебе объяснит, чем пахнет странный кварк!

      – Ничего себе у меня родственнички! – восхитился Данька. – Сестра – физик-оборотень, другая говорит на эльфийском, у мамы в двадцать пять лет пятеро детей… Огонь какой-то таинственный…

      – Даа, сплошные тайны и чудеса в решете!..

      Отсмеявшись, Науро вдруг вздохнула и погрустнела.

      – Счастливый ты, Данька. Ничего не знаешь пока, все для тебя новое, блестящее, яркое… Я тоже была такой, еще помню. А на самом деле-то… у нас больше гадостей, чем радостей. Как везде. Вот укушу тебя однажды – как посмотришь вокруг, да как взвоешь: мааууумаа, забериименяотсююууудаа!

      – А я и так каждый день вою, – тихо отозвался Даник. – Именно это. Так что разницы нет. Только тут есть вы, а там… вообще никого. Науро… сестренка… укуси меня прямо сейчас?

      – Ты просишь?

      – Прошу. Я хочу быть с вами, насов…

      – …Ой!

      – Не торопись, сына. Рановато тебе к нам. Науро, брысь на коврик! Я тебе потом хвост надеру, ух, надеру! На минуту нельзя оставить, сразу или влюбится, или покусает кого-нибудь!

      – Или и то, и другое, – пробормотала остроухая, утягиваясь поглубже под одеяло и там прижимаясь к Даньке.

      – Ят-те дам «и то и другое»! – шепотом громыхнула Танька. – Он у меня для Айки предназначен! Не обижайся, сын, – обратилась она к раскрывшему рот Даньке. – Понимаешь,