Амур. Лицом к лицу. Ближние соседи. Станислав Федотов

неграмотных (хунхузы, кстати, высоко ценили грамотных не только в военном деле), но грабителем не стал. Цзинь была уверена, что брат на это не способен. Хотя она действительно уже два года не имела о нём известий. Брат остался на севере, где-то неподалёку от города Саньсин, а они с отцом после рождения Сяопина двигались на юг, пока не осели в Яньтае. К тому времени вся линия КВЖД была очищена от мятежников и китайских солдат.

      А осели благодаря встрече с Машей, тогда ещё Пушковой. Даже, верней, благодаря Сяопину, у которого в тот день разболелось ушко, и он то хныкал, то в голос плакал, и Цзинь не знала, как его успокоить, чем помочь. Отец, как всегда, ушёл на базарчик возле станции, он всё хотел найти мастерскую, где бы пригодилось его умение обувщика, а Цзинь осталась на уличной скамье с сыном и двумя заплечными мешками, в которых уместился весь их семейный скарб. Маша шла домой со смены на телефонном коммутаторе и только поравнялась с ними, как вдруг мальчонка вскрикнул, свалился с материнских колен, вскочил и спрятался за остановившейся Машей.

      – Какой красавчик! – невольно восхитилась она, наклоняясь к нему.

      Сяопин и верно был очень хорош – золотоволосый и чернобровый, на скуластом личике задорно торчал вздёрнутый носишко, – но сейчас он хватался за ухо и тоненько поскуливал, а из серо-зелёных, широко открытых глаз катились крупные слёзы. Золотые волосы, серо-зелёные глаза, курносый – не китайчонок, а русачок скуластенький.

      – Бедный мальчуган! – добавила Маша и погладила шелковистые кудряшки. – Что, ушко болит?

      – Да, болит, – подтвердила Цзинь, беря Сяопина на руки. – Продуло.

      – О-о, ты говоришь по-русски! – обрадовалась Маша. – Пойдём ко мне, у меня есть ушные капли.

      Она привела их в свою чистенькую комнату в общежитии железнодорожников, нашла капли, закапала в ушко Сяопина и наложила тёплую повязку. Боль ушла, и мальчугана потянуло в сон. Цзинь положила его на диван, прикрыла шерстяным платком, висевшим на спинке, и присела на табуретку у стола.

      – Есть хочешь? – спросила Маша, разжигая примус. – Меня, кстати, Машей зовут. Маша Пушкова. Я телефонисткой служу на станции.

      – Меня – Ксенией. Я – крещёная. А по-китайски – Цзинь. Ван Цзинь.

      – Цзиннь! Красиво! Цзинннь…

      – Ой, мне же надо бежать! – спохватилась Цзинь. – Отец вернётся, а нас нет. Испугается, а у него сердце слабое.

      – А ты сходи за ним и приводи сюда. Чаю попьём. А сынок пущай поспит. Как его звать-то?

      – Сяопин. Ван Сяопин.

      – Ой, как длинно! Я его Сявкой буду звать. Ты не против?

      Цзинь пожала плечами.

      – Вот и ладно. Давай беги за отцом.

      Когда Цзинь вернулась на станцию, Сюймин уже сидел на скамейке и вертелся, отыскивая взглядом своих среди проходящих людей. Увидев дочь, он так обрадовался, что бросился ей навстречу. Но первые слова были о внуке:

      – Где Сяопин? Ты его потеряла?

      – Нет-нет, успокойся, с ним всё в порядке. Пойдём со мной, по дороге расскажу. Лучше