Амур. Лицом к лицу. Ближние соседи. Станислав Федотов

Чаншунь лежал без сна. Он твёрдо решил бежать. Почему и зачем, не думал, просто ему уже невыносимо было видеть участливые лица, напоминающие о том, что он – сирота, что остался без родителей, без братьев и сестёр, ни за что убитых такими же русскими, которые притворяются добросердечными, а на самом деле – дьяволы, хуже диких зверей. Чаншунь даже заплакал, представив деда Кузьму и бабушку Таню чудовищами – рогатыми, хвостатыми, клыкастыми, с огненно-красными глазами и огромными когтями на руках. Ему стало жалко их, а ещё тётку Арину и Еленку. Они не убивали китайцев, не то что дядька Фёдор, Иван и дядька Павел Черных, которые вернулись с войны. Но Чаншунь выбросил жалость из сердца, потому что всё равно все они – русские, а значит, чудовища.

      Откуда-то издалека долетел крик петуха. Пора! Чаншунь встал, надел подаренные тапки и куртяк и очень осторожно, чтобы не скрипнуть половицей или дверью, спустился на кухню. Заглянул в комнату бабушки – та спала, посапывая, под толстым одеялом, – и вышел во двор. Единственная, с кем он хотел бы проститься, была коза Катька, его верная защитница. Она должна была в своём хлеву отдыхать, то есть спать без задних ног, как говаривала бабушка Таня. Однако не спала. Стоило Чаншуню выйти, как он услышал осторожно-тихое «бе-е» и увидел в ночном полумраке просунувшуюся в широкую щель в загородке белую мордочку с длинной бородой – рога мешали высунуться полностью.

      Чаншунь взял её обеими руками за мохнатые щёки и прижался лицом к лицу. Катька, кажется, дышать перестала и лизнула его в шею.

      – Прощай! – сказал он по-китайски. – Цзай-цзень.

      – Бе-е, – тихо ответила она и заплакала.

      Слезинки скатились по её щекам и замочили его ладони.

      Через час он вышел на берег Хэйлунцзян – реки Чёрного Дракона – около Верхне-Благовещенского. Уткнувшись в песок острыми носами, спали лодки. В одной нашлись вёсла. Припасённым ножом Чаншунь перерезал верёвку, держащую лодку на привязи, разулся, чтобы не замочить выворотяшки, засучил штанины и столкнул посудину на воду. Запрыгнул сам и какое-то время сидел, глядя, как течение относит его от проклятого берега. Потом взялся за вёсла.

      Что его ждёт на родном берегу, куда он причалит, к кому придёт, Чаншунь об этом не думал. Главное – вырвался на свободу!

3

      Подруга Цзинь телефонистка Маша Пушкова (правда, уже почти год Вагранова) позвала её на семейное торжество. Мужу Маши, Семёну Ивановичу Вагранову, начальнику станции Яньтай, исполнялось пятьдесят лет. На юбилей приехали братья его Василий и Дмитрий, оба холостые, и Маша, добрая душа, понадеялась: а вдруг кому-то из них приглянется красавица китаяночка. Было, конечно, одно «но»: у Цзинь имелся сынок, двухлетний Сяопин, про отца которого подруга наотрез отказалась что-либо говорить. Однако Маша не сомневалась: кто полюбит Цзинь, тот и сына примет. К тому же она ещё и крещёная, под именем Ксения, хотя Маша предпочитала звать её по-китайски, уж очень нравилось произносить «Цзиннь», будто колокольчик звенит.

      Цзинь отнекивалась: мол, отец себя неважно чувствует,