Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2. Анатолий Мордвинов

или у себя в Гатчине, на частной квартире.

      Сверх того, в последние месяцы он был уже окружен всякими назойливыми «политиками» и мужского, и женского рода.

      Кто в то странное время не желал своими советами спасать Российскую империю и в особенности не настаивать перед братом государя о его необходимом вмешательстве!!

      Ввиду его частной жизни до него было так легко всякому дойти, а ему так трудно было кому-нибудь и в чем-нибудь отказать! В особенности отказать в желании его видеть и вести с ним «беседу» о современном положении. Подобных бесед, к его громадному неудовольствию, добивались у него и ранее, еще в спокойные времена затишья, и они ничем на нем не сказывались. Даже тогда, когда они велись настойчиво его ближайшими родственниками. Из всех неполитических людей Михаил Александрович был самым неполитическим. Отвращение от политики, как от чего-то неискреннего, увертливого, но назойливого и цепкого, у него было чисто органическим.

      Только этими настойчивыми просьбами со стороны лишь объясняются те его «таинственные» переговоры с Родзянко и с другими общественными деятелями во время начавшихся беспорядков, о которых говорилось в печати и которым старались придать какие-то личные честолюбивые замыслы.

      Я не знаю, как эти переговоры происходили, но думаю, что не ошибусь, если скажу, что они велись отнюдь не по личному почину самого Михаила Александровича и, во всяком случае, совершенно исключали его личную заинтересованность. Сам по себе, без настояния других, он к Родзянко никогда бы не поехал. Да и единственным результатом таких свиданий был тот разговор великого князя по прямому проводу со Ставкой вечером 27 февраля, в день нашего отъезда из Могилева, в котором он просил генерала Алексеева передать государю о необходимости ответственного министерства с князем Львовым или Родзянкой во главе и испрашивал разрешение объявить об этом немедленно от имени Его Величества.

      Только для этой цели он и предлагал себя в регенты (конечно, опять не по своей собственной мысли), замещая лишь временно отсутствовавшего из столицы императора.

      Так мы это в Ставке тогда и поняли. Великий князь послушно повторял своими словами только то, о чем настаивали перед государем уже давно все общественные деятели, и называл своему брату те же воодушевлявшие «всех» имена.

      Его Величество приказал поэтому лишь «благодарить Михаила Александровича за указания, передать, что выезжает в Царское Село и сам примет решение».

      В краткости и некоторой сухости такого ответа через посторонних ясно чувствовалось неудовольствие государя на непрошеное вмешательство.

      И не способствовало ли это предложение великого князя отчасти тому, что государь, вспомнив о нем через 3 дня, решил передать престол помимо наследника именно своему брату?

      И да, и нет: в этом решении помимо внутренних противоречий замешано столько неуловимого, сложного, психологического, что всякие определенные догадки должны отпадать.

      Что касается до уговоров государя о незамедлительном его отъезде