На восходе солнца. Тимофей Веронин

поляков подошли к заколоченной двери затворника. Два удара – и дверь распахнулась.

      – Постойте, паны, – пробасил самый сановитый из поляков, – я туда один зайду.

      – Извольте, пан Сапега, – уступили остальные.

      Гетман Сапега, разодетый как петух, с палашом, усыпанным драгоценными камнями, нагнулся, чтобы войти в узкую дверь. Но остановился на пороге, словно что-то испугало его. Темные стены, мрак, никакой мебели. Затворник поднялся с колен. Сделал шаг по направлению к гостю. За ним натянулась толстая цепь, прибитая кольцом к полу. Худое лицо смотрело на пана Сапегу внимательно, тихо. Пану стало не по себе: будто насквозь пронизывали его душу эти большие голубые глаза. В них не было ни капли злобы, это были глаза ребенка.

      – Для чего, батько, терпишь такую муку здесь, в темнице? – спросил после долгого молчания Сапега.

      – Ради Бога, – эхом отозвался отец Иринарх, опустив голову.

      А потом поднял свои лучистые глаза, полные жалости:

      – Воротись, пан, в свою землю. Полно тебе разорять Россию. Не вернешься – убьют тебя здесь.

      Выйдя от затворника, гетман Сапега долго молчал. Потом обвел глазами свое притихшее воинство:

      – А ну, паны, пошли отсюда. В монастыре ничего не трогать. Поняли?

      Поляки поклонились гетману, пряча в усах усмешку: «Что это, пан-то гетман старикашку безумного испугался?» Но вслух ничего не сказали.

      А вскоре у кельи отца Иринарха стоял совсем другой вооруженный воин. С трепетом вступил он в темную келью, упал на колени перед затворником. Тот снял с себя один из железных крестов и вручил пришедшему.

      – Прими это от меня, князь Димитрий. Крестом Христовым победишь врага. Ступай смело к Москве. Отсюда, от Ростовской земли, выйдет спасение матушке России.

      Когда-то уходил от преподобного Сергия московский князь Димитрий Донской, неся в своем сердце благословение святого и надежду на победу над Мамаем. Теперь другой князь, Димитрий Пожарский, уезжал из Ростова, а в душе его звучали слова преподобного Иринарха: «Увидите славу Божию».

      И слава Божия явилась. Войско князя Пожарского двинулось от Ярославля и освободило Москву.

      А это что? Алеша вздрогнул от испуга. Он услышал крики, шум. Неужели опять поляки? Нет, это шумели монахи.

      – Хватит ему здесь сидеть. Ишь ты, святой нашелся, железом обвесился. Народ к нему всякий шляется. Вместо Бога шуту гороховому кланяются, – возмущался престарелый монах с большим животом. – Пора его со двора долой. Ну, братья, помогите! – и он хватил плечом о дверь. Но она не поддалась. Несколько монахов бросились ему на помощь, и дверь распахнулась.

      Двое кинулись внутрь. Вырвали из пола цепь. Затворника выволокли на свет. Беспомощно щурясь, он стоял, сгорбленный под тяжестью цепей и крестов.

      – Иди, иди отсюда, шут! – послышались голоса.

      Преподобный сделал несколько шагов. Ноги, непривычные к ходьбе, его не слушались. Он остановился, без сил прислонился к дереву.

      «Как же так – поляки