Пляска смерти председателя Томского. Олег Новокщёнов

ённого флюида. Человек шевелил губами, время от времени касаясь резной каменной тумбы и возлагая на неё чёрный крест. Внезапно раздался грохот: отворилась тяжёлая дверь между аркадами, и в храм стремительно вошёл седой старец, сопровождаемый полудюжиной монахов.

      – Оставь это, Мейнард! – прогремел он. – Ковчег проклят, ты знаешь. Он несёт погибель и бесчестие. Большинство братии против. Ты не можешь… – человек в сером вскинул руку – старец рухнул как подкошенный и захрипел.

      – Рад, что ты надумал посетить наше скромное собрание, – холодно ответил Мейнард, наблюдая за тем, как гость корчится в муках, извиваясь на грубом земляном полу. – Однако ты опоздал. Дело сделано, Арн. Я призвал силы воздуха и заключил их внутри саркофага. Отныне он завещан Посланнику Звезды. Пророчество отцов Тель-Умара сбылось. Осталось лишь…

      Он повернулся к ковчегу и, воздев над головой крест, возгласил: ‘Quod dignissimum est immortalitatem consequemur! In nomine Domini Patris…’[2] В этот самый миг полумрак прорезала ослепительная вспышка, раздался рокот надвигающейся грозы, стены храма содрогнулись. Братия бросилась врассыпную. Грянул гром, чудовищной силы ураган смёл каменный кронверк, словно башню из песка. В вихре мелькнуло лицо Мейнарда – веки его были прикрыты, на губах застыла полуулыбка.

      Книга первая. Самоубийство

      Вступить один на один в небывалый поединок

      с природой – можно ли мечтать о большем!

Юрий Гагарин

      I

      В приёмной Председателя советских профсоюзов товарища Томского витало беспокойство. Причиной тревоги и забившейся в угол секретарши являлись два подозрительных старика. Первый, суховатый и подвижный, с небольшой взъерошенной бородкой и в круглых очках, одетый в сюртук старого покроя, метался по помещению, будто ища выход не то из комнаты, не то из себя. Время от времени он резко останавливался, сотрясал поднятыми руками пространство и, запрокинув голову, восклицал: «Я абсолютно ничего не понимаю!» Второй, с окладистой бородой, в потёртом пиджаке и парусиновых брюках, сидел не шелохнувшись, уставя немигающий взгляд в белизну стены. На вопли первого он неизменно монотонно отвечал: «Я совершенно ничего не слышу».

      – Константин Эдуардович! – высоким голосом закричал первый, подойдя вплотную к сидевшему. – Вы можете мне объяснить, зачем мы понадобились этому Томскому?

      – Я вас не слышу, Владимир Иванович. Я где-то забыл свою трубу и ничего теперь не слышу.

      Видимо, не поняв его, первый продолжал:

      – Отрывают от работы… А ведь только работающий, мыслящий человек есть мера мирозданью. Этот человек – гвоздь в гробовой доске отжившей науки! И проникнуть в мёртвое дерево он должен до самой шляпки, до последнего предела своей витальности!

      – Я забыл трубу… – глухо отозвался второй.

      – Да-да, труба! Трубный глас возвещает о закате homo sapiens[3]. Но нет! Это не вершина эволюции. Человек будущего разительно ни на что не похож. У него другие тело, руки, ноги, а главное – мозг другой! Органы чувств – он иначе видит, слышит…

      – Я вас не слышу. Я вообще ничего не слышу. Но категорически с вами не согласен! – заорал Циолковский.

      – Не понимаю, с чем?

      – Я, слава Вселенной, не разобрал, о чём вы тут распространялись, но, знаете ли, читывал вашу вампуку! И вот что я вам возражу: жизнь в высших формах подобна материализованному сну. А по-вашему выходит, что жизнь есть только взбаламученный нуль, небытие, приведённое в колебание незрелыми судорогами убогого разума!

      Калужский мечтатель привстал, выставив вперёд голову, но родитель ноосферы выдержал его омертвляющий взгляд и упёрся своим лбом в его, пытаясь испепелить взором. Оба не переставали кричать. В этот момент в приёмную вошёл невысокий человек в неприметных усах и пиджаке, довольно глянул и, похлопав стариков по плечам, ободряюще произнёс:

      – Работа, значит, уже закипела! Хорошо. Сегодня же доложу в ЦК.

      Спорщики синхронно повернулись:

      – Я совершенно ничего не слышу…

      – Я абсолютно ничего не понимаю…

      – Лиха беда начало! – бодро произнёс человек и прошёл в кабинет.

      Это был Председатель Томский.

      II

      Выдержки из стенограммы заседания Объединённого пленума ЦК и ЦКК ВКП(б)

      12 апреля 1928 года

      Сталин: Михаил, зачем ты настоял на этом заседании? Мы всё решили-обсудили, ты вечно дыму напустишь – чёрт ногу сломит. Что там у тебя за вопрос?

      Томский: Ёся, я о важных вещах. Я лихорадочно думал – до боли в висках, до нервного тика, до абстиненции… И понял важную вещь! Нельзя останавливаться, нужно идти вперёд, только вперёд. Мы уже три года строим социализм в отдельно взятой стране – нет поэзии, нет порыва, нет полёта, рутина засасывает. Надо брать новые высоты – построение коммунизма на отдельно взятой планете!

      24 секунды

2

«Достойнейший да обретёт бессмертие! Во имя Отца…» (лат.).

3

Человек разумный (лат.).