Наука любви. Публий Овидий Назон

друг, в кандалы заключи по заслугам

      Руки мои – пока буйный порыв мой остыл.

      В буйном порыве своем на любимую руку я поднял,

      Милая плачет, моей жертва безумной руки.

      ⁵ Мог я в тот миг оскорбить и родителей нежно любимых,

      Мог я удар нанести даже кумирам богов.

      Что же? Разве Аянт, владевший щитом семислойным,

      Не уложил, изловив, скот на просторном лугу?

      Разве злосчастный Орест, за родителя матери мстивший,

      ¹⁰ Меч не решился поднять на сокровенных богинь?

      Я же посмел растрепать дерзновенно прическу любимой,

      Но, и прически лишась, хуже не стала она.

      Столь же прелестна!.. Такой, по преданью, по склонам Менала

      Дева, Схенеева дочь, с луком за дичью гналась;

      ¹⁵ Или критянка, когда паруса и обеты Тесея

      Нот уносил, распустив волосы, слезы лила;

      Или Кассандра (у той хоть и были священные ленты)

      Наземь простерлась такой в храме, Минерва, твоем.

      Кто мне не скажет теперь: «Сумасшедший!», не скажет мне: «Варвар!»?

      ²⁰ Но промолчала она: ужас уста ей сковал.

      Лишь побледневшим лицом безмолвно меня упрекала,

      Был я слезами ее и без речей обвинен.

      Я поначалу хотел, чтоб руки от плеч отвалились.

      «Лучше, – я думал, – лишусь части себя самого!»

      ²⁵ Да, себе лишь в ущерб я к силе прибег безрассудной,

      Я, не сдержав свой порыв, только себя наказал.

      Вы мне нужны ли теперь, служанки злодейств и убийства?

      Руки, в оковы скорей! Вы заслужили оков.

      Если б последнего я из плебеев ударил, понес бы

      ³⁰ Кару, – иль более прав над госпожой у меня?

      Памятен стал Диомед преступленьем тягчайшим: богине

      Первым удар он нанес, стал я сегодня – вторым.

      Все ж он не столь виноват: я свою дорогую ударил,

      Хоть говорил, что люблю, – тот же взбешен был врагом.

      ³⁵ Что ж, победитель, теперь готовься ты к пышным триумфам!

      Лавром чело увенчай, жертвой Юпитера чти!..

      Пусть восклицает толпа, провожая твою колесницу:

      «Славься, доблестный муж, женщину ты одолел!»

      Пусть, распустив волоса, впереди твоя жертва влачится,

      ⁴⁰ Cкорбная, с бледным лицом, если б не кровь на щеках…

      Лучше бы губкам ее посинеть под моими губами,

      Лучше б на шее носить зуба игривого знак!

      И наконец, если я бушевал, как поток разъяренный,

      И оказался в тот миг гнева слепого рабом,

      ⁴⁵ Разве прикрикнуть не мог – ведь она уж и так оробела, —

      Без оскорбительных слов, без громогласных угроз?

      Разве не мог разорвать ей платье – хоть это и стыдно —

      До середины? А там пояс сдержал бы мой пыл.

      Я же дошел до того, что схватил надо лбом ее пряди

      ⁵⁰ И на прелестных щеках метки оставил ногтей!

      Остолбенела она, в изумленном лице ни кровинки,

      Белого стала белей камня с Паросской гряды.

      Я увидал, как она обессилела, как трепетала, —

      Так волоса тополей в ветреных струях дрожат,

      ⁵⁵