Театр тающих теней. Под знаком волка. Елена Афанасьева

за деньгами, и уходит, оставив Савву с его дорогим полушубком в залог. Что, как сейчас метнется дворами и нет его? А возница Савву обратно на расстрел отвезет?

      – Как, Макар, краденые повозка и лошадь, поперек горла не встали? – четко и громко произносит Савва.

      Возница поворачивается, смотрит, не узнает в беззубом фраере с разбитой рожей, в тяжелом меховом полушубке, интеллигентного мальчика из барской усадьбы, из которой он украл повозку и лошадь.

      – Брошенная на улице под обстрелом больная Анна Львовна с грудным ребенком по ночам в страшных снах не приходит?

      Макар племянника хозяев не узнает, но душить кидается. Руки сильные. За горло схватил и давит. И давит.

      «Пожалуй, некая предопределенность в жизни все-такие присутствует, – задыхаясь, меняет свои воззрения недавний агностик Савва. – Написан на роду день смерти, и ничего с ним не поделать – не застрелят, так задушат. Только Антипка зря под нож и под пулю попал».

      Задыхается, хрипит, почти теряет сознание, когда слышит выстрел. И чувствует, что дышать становится легче – руки возницы разжимаются, отпускают его горло, но сам злодей и вор Макар всей своей тушей наваливается на него.

      – Подымайся, Художник! И боженьку благодарствуй, тогда как Лёнька Серый вовремя поспел! И не деньгу с собой притаранил, а ствол! Деньгой гада того не пристрелить.

      – Так вы платить не собирались? – догадывается Савва.

      – Лёнька Серый – честный фраер! – гордо вскидывает голову дважды за сегодня спасший его блатной. – Но Ленька Серый не платит гадам! Куды ж теперяча эту тушу девать?

      Тушу возницы Макара на той же телеге вывозят до ближайшего обрыва и сбрасывают в воду.

      – Море, оно само резберёть, кто гад, а кто невинно убиенный, – выдает философскую мысль честный фраер Лёнька Серый.

      Но у Саввы нет больше сил эту сентенцию обдумывать.

      – Мне домой надо. Там волнуются.

      – Домой?! Куды это домой? Ты теперича мой, Художник.

      – Из дома рисовать для вас могу, – пробует уговорить блатного Савва.

      – Идиёт ты, а не художник!

      Серый сплевывает сквозь зубы.

      – Идиёт!

      Закуривает цыгарку, протягивает Савве. Тот, как глупый бычок, машет головой – не курю.

      – Тебя за чё загребли?

      – Загребли? – не понимает Савва, но, включив ассоциативное мышление, быстро догадывается. – А-а, арестовали! За работу на красных. Но я на них не работал… То есть работал, но не идейно, а за паёк… Чтоб родных кормить… – бормочет юноша, но Серый не дает ему договорить.

      – Чисто дело – идиёт! – с удовольствием затягивается цигаркой Серый. – Работал ты на красных? На красных! Арестовали и пострелять тебя постановили деникинские? Деникинские! Власть за два часа переменилась? Не переменилась! Охвицер пьяный твоих родных знает? Сам говорил, знает!

      Савва не помнит, когда это всё Серому рассказать успел. И почему он вдруг по дороге разговорился? Эйфория выжившего, психологический синдром, от чувства облегчения