Театр тающих теней. Под знаком волка. Елена Афанасьева

с земли револьвер и…

      …несколько раз стреляет в Антипа…

      В этот момент с грохотом отворяется дверь камеры и бульдожьего вида прапорщик торопит блатного фраера Серого:

      – Быстро, быстро! Пока никто не заметил.

      Серый плотнее натягивает шапку Амория с опущенными ушами на голову Саввы, чтобы прапорщик-бульдог не разобрал, кто перед ним, и толкает юношу к выходу.

      – Швыдче! Швыдче! Тикать надо! Не то и нас в расход вслед за твоим волком пустют!

      Они бегут длинным темным коридором и выходят в заднюю дверь, на другую сторону от пристани. Бульдожий прапорщик кивает в сторону повозки:

      – Прокатят с ветерком!

      Бульдог трясет пистолетом под носом Серого, кивая на возницу.

      – Долю мою ему отдашь! И его долю отдашь!

      В вознице Савва узнает Макара, того самого кучера графини Софьи Георгиевны, что в феврале восемнадцатого бросил в Севастополе больную Анну с больной Иринушкой на руках, а сам с лошадью и повозкой скрылся.

      – Смотри мне, обмануть даже не думай! – трясет пистолетом Бульдог. – Из-под земли достану!

      – Рассчитаемся тютелька в тютельку. Лёнька Серый – честный фраер!

      Серый заталкивает Савву в ту самую повозку, которую украл сидящий впереди возница Макар, следом запрыгивает сам и громко свистит:

      – Эх, пошла! Пошла-поехала!

      Но свист его тонет в свисте ветра на балаклавской пристани.

      – Антип! Антипка, может, жив?

      – Какой тебе Антип?! Все мордой в море попадали. Сам же видал, – машет рукой Ленька Серый.

      – Антип – это волк. Он на пристани. Переждать бы где-то и забрать его.

      – В море твово волка скинули. Сам в окно видал, когда тебя к выходу толкал. Охвицер в море скинул. Как бишь тя звали говорил? Инокентьев Савелий? – хлопает Савву по снятому с Амория меховому полушубку. – Царствие небесное рабу божию Савелию, застреленному нонче на балаклавской пристани! До дому доедем, помянем. Нет более Инокентьева Савелия.

      Хохочет, поворачивая к себе Савву, лицо которого мокрое от слез.

      – Кеша ты тепереча, Художник. Кешка Саввин.

      – Волков я теперь. Антип Волков.

      – Да хучь Крокодилов. Докýменты сам себе нарисуешь, какие пожелаешь.

      Случайное письмо,

      найденное в дореволюционном издании «Подорожника» Анны Ахматовой

      Вы любили когда-нибудь?

      Вы любили когда-нибудь так, чтобы утром проснуться с ощущением невероятного, баснословного счастья, случившегося лишь от того, что приснившаяся Его смерть была только сном?!

      Вы любили когда-нибудь так, чтобы, узнав, что Он вас бросил, бормотать: «Пусть бросил, пусть! «Бросил» это не безнадежно, не навсегда! Главное, жив! Ведь надежды нет только у смерти…»

      Вы любили когда-нибудь так, чтобы, случайно услышав, как на улице посторонняя женщина окликает Его именем собственного сына, остановиться и затеять разговор в призрачной надежде лишний раз произнести это имя вслух, лаская каждый звук губами?!

      Вы любили когда-нибудь так, чтобы захлебываться собственной любовью,