Одно темное окно. Рейчел Гиллиг

не могу понять, почему ты так ненавидишь Роуэнов, Элспет. На Хаута взвалили наследие пяти веков. Ему нужна поддержка и понимание, а не слепое осуждение. – Ее привычно мягкий тон стал жестче. – Или ты способна думать только о себе?

      Кошмар бродил в тенях моего разума, шепча:

      «Ягода рябины красная, неизменно красная. Земля у ствола потемнела, будучи кровью застлана. Не могут поток ее сдержать ни ткань, ни вода. Деву он призовет…»

      «И будет на смерть она обречена».

      У меня свело живот, мой гнев на кузину перешел в отчаяние. Встретившись с ней взглядом, я потянулась к ее руке.

      – Не знаю, что дядя выторговал за Карту Кошмара, но прошу тебя, Айони, пожалуйста, не используй Деву. – Мое горло сжалось. – И если Хаут Роуэн попросит тебя выйти за него замуж, ты не должна соглашаться.

      Я видела, как она поджала губы, как в карих глазах блеснули слезы, как вокруг глаз проступили тонкие морщинки.

      – Ты так много требуешь от меня, Элспет. И все ради себя.

      Я решительно замотала головой.

      – Неужели не понимаешь? Ты совершенна, Айони. Такая, какая ты есть. Твоя щель в зубах… твой голос, слишком громкий по утрам… морщинки возле глаз, когда улыбаешься. Дева украдет все это у тебя. – Я стиснула зубы, борясь с подступающим к горлу комом. – Роуэны преподносят это как дар. Но они поступают так, чтобы контролировать тебя, Айони. Чтобы отвлечь. Чтобы ты была им обязана. Пожалуйста, не позволяй им.

      Из глаз кузины катились слезы. Но она не вытирала их. Она позволила им скатываться по щекам и скользнуть в морщинки. Когда Айони заговорила, ее голос надломился.

      – Ты любишь меня, Элспет? – спросила она.

      Что-то в моей груди щелкнуло.

      – Больше всего на свете.

      Она сделала хриплый вдох, затем еще один. А потом медленно, словно подкрепляемый невидимой силой, взгляд Айони стал выразительнее, жестче. И все же ее голос дрожал.

      – Тогда позволь мне сделать собственный выбор.

      Она выдернула свою руку из моей, ее шаги были такими легкими, что я их почти не услышала, а затем кузина ушла, не оглянувшись, оставив меня, потерянную, наедине с увядающими розами.

      Совершенно опустошенная, я почти не замечала шипов, вцепившихся мне в ладони, когда сошла с садовой дорожки. Я направлялась вглубь сада – шла, пока не сорвалась на бег. Меня не волновало, что я свернула с тропы в туман. Бежала до тех пор, пока сердце не стало грозить разорваться. Затем, у основания старого тополя с обвисшими ветвями на краю леса, я разрыдалась.

      Сев подле дерева, я провела пальцем по влажной земле, где листва начинала гнить. В другой руке крутила свой амулет. Я вытерла глаза тыльной стороной ладони, слезы обожгли кожу там, где ее порезали шипы.

      «Она заслуживает больше, чем это проклятое королевство. Если будет слишком часто пользоваться Девой, все это исчезнет. Она станет холодной – бессердечной. Она больше не будет Айони».

      Я подняла веточку из листвы и несколько раз щелкнула ею, ломая, пока кусочки не стали достаточно мелкими, чтобы поместиться у меня на ладони.

      Кошмар