Отблески солнца на остром клинке. Анастасия Орлова

сноровист?

      Южанин чуть стушевался, улыбка его дрогнула и застыла, словно холодец, но глаз он не отвёл и ответ нашёл быстро:

      – Хочешь проверить?

      – А не разочаруешь? – в тон ему спросила Тшера.

      Парень рассмеялся задорно и вольно, запрокинув голову назад, разметав по спине смоляные пряди.

      «Хоро-ош!»

      Тшера прикрыла глаза, представив, как запустит в эту гриву пальцы, как намотает её на запястье, оттягивая голову южанина назад, и лунный свет, льющийся в окно, вот так же высеребрит тонкий горбатый нос, загорелую шею, острый кадык… и капельки пота меж ключиц.

      «Как будто я прирезать его собралась, а не…»

      – Эй, ты куда? – удивился он, снизу вверх поглядев на поднявшуюся на ноги Тшеру.

      Она молча смотрела в ответ, выжидая.

      «Подпустить бы толику нежности во взгляд, да там одна лишь хищность».

      – Так ты не шутила?

      «Догадлив».

      – Ты ж не из пугливых, – усмехнулась она.

      – Не из пугливых.

      Южанин встал, сравнявшись с ней в росте, расправил мускулистые плечи и коротко махнул кому-то за её плечом, отсылая, чтобы не ждали.

      – Я из сноровистых, – заговорщически улыбнулся он.

      «И хвастлив».

      …Перед рассветом она бесшумно прокралась в стойло, потрепала по плечу свернувшегося в сене Биария. Он тут же схватил сапоги, аккуратно поставленные рядышком с импровизированным ложем, а уже потом открыл глаза.

      Сапоги на его лапищи шились на заказ в одном из маленьких городков и представляли для Бира такую небывалую ценность, что Тшере потребовалась пара седмиц, чтобы уговорить его носить их на ногах, а не в руках, бережно прижав к груди, и ещё одна седмица – чтобы заставить в этих сапогах ходить, а не сидеть в телеге, задрав ноги.

      Ржавь и Орешка он снарядил ещё с вечера, чтобы не терять времени по утру, и Тшера, сев в седло, послала кавьялицу.

      – Мы всегда так спешно сбегаем, что мне иной раз думается – ты их того… порешаешь под утро, – сказал Бир, нагнав её верхом на Орешке у кромки чёрного предрассветного леса.

      – И съедаю вместе с сапогами, – флегматично пошутила Тшера.

      Бир поёжился и покосился на свою драгоценную обувку.

      – Не бойся, все живы. И даже сапоги их целы.

      – Я знаю.

      «Но упаси Первовечный не уйти, пока они спят».

      – Почему всегда затемно? Светает сейчас нерано… – задал Бир давно занимающий его вопрос.

      «Дневной свет делает всё настоящим. Меня тоже».

      Бир всегда долго размышлял, прежде чем что-то у неё спросить, и Тшера это ценила. Видела сосредоточенно насупленные брови, замечала долгие, переполненные задумчивостью взгляды, но вопросы не поощряла и первой разговоров никогда не начинала. Они уже почти год как ездили вместе, но о причинах её дезертирства из Чёрного Братства Бир до сих пор не спрашивал, и за это Тшера была ему особенно благодарна. Тем более что видела, как вопросы жгут ему язык, но Бир их всё же удерживает, решительно стиснув зубы. Может,