Фол последней надежды. Юля Артеева

Громов обогнет машину, и трусливо прячусь за сарказмом:

      – Думаешь, до подъезда не дойду?

      Он чуть улыбается, приподнимая и так изогнутые уголки губ. Взъерошивает свои темно-русые волосы, смотрит на самый верхний этаж нашего дома, а потом снова на меня:

      – Я Богдану обещал.

      – Ну, раз обещал.

      Мы подходим к железной двери, я достаю ключи и демонстрирую их Ване. Внутри все тянет от тоски, еще никогда мне не было так грустно с ним прощаться. У меня в ухе раздается короткий тренькающий звук, и голосовой помощник механически произносит: «Контакт Алена отправляет вам сообщение». Торопливо вытаскиваю наушник и с горящими щеками протягиваю его спутнику:

      – Чуть не украла.

      Силюсь улыбнуться, но, кажется, получается не очень. Самый неловкий момент в моей жизни. Но Громов начисто игнорирует то, что я чуть не подслушала сообщение от его девушки.

      Он забирает наушник, прихватывая мои пальцы. Щурится ласково:

      – Воришка.

      – Просто рассеянная.

      – Пока, Гелик.

      – Пока.

      И Ваня наклоняется ко мне, скользит своей щекой по моей, а потом легко прижимается губами к моей скуле. Успеваю чуть повернуть голову, чтобы в ответном поцелуе почувствовать его вечернюю щетину.

      Открываю домофон и вхожу. Что, если это последний раз, когда мы так много времени провели вдвоем? Что, если этого больше никогда не повторится? Мне так тоскливо, что, когда я захожу домой и встречаю Бо на пороге, сердито толкаю его в грудь.

      – Зачем ты так? – шиплю ему зло.

      – Энж.

      – Просто замолчи, ладно?! Если бы ты не позвонил, у меня могло быть больше времени!

      Брат хватает меня за плечи и больно сдавливает:

      – А ну-ка тихо.

      – Отстань, – я скидываю с себя его руки.

      Разуваюсь, борясь с подступающими слезами, и иду в спальню. Там прямо на пол скидываю одежду, переодеваюсь в пижаму и залезаю под одеяло, накрываясь с головой. Не хочу умываться, чистить зубы, вообще ничего не хочу. Не умру ведь, если лягу спать с косметикой на лице.

      Из правого глаза выскальзывает горячая слеза и впитывается в подушку. В этот момент мне почему-то тяжело любить Ваню. Иногда бывает радостно, часто приятно, нередко грустно и тоскливо. Но сейчас так тягостно все это ощущать, что хочется стонать и плакать. Голова раскалывается, а сердце давно уже перемолото.

      Слышу, как открывается дверь, как тихо заходит Бо – узнаю его крадущуюся походку. Он всегда так вползает, когда не хочет меня потревожить.

      Напряженно вслушиваюсь. Но брат не идет к своей постели, а сворачивает ко мне. Отгибает одеяло и ложится рядом.

      И мне становится незачем изображать из себя железную леди, я просто утыкаюсь носом Богдану в грудь и всхлипываю.

      Он обнимает меня, гладит по спине, успокаивающе приговаривает:

      – Все хорошо, Энж. Все хорошо, моя сестренка. Я с тобой. Поплачь, мое счастье.

      – Он меня никогда не полюбит, – реву я, размазывая сопли по футболке брата.

      – Тогда он будет полным идиотом.

      Я рыдаю,