Высоцкий. На краю. Юрий Сушко

о минувшей ночи. Володя крутился под ногами взрослых и время от времени вещал, подражая радиодиктору: «Граждане, воздушная тревога!»

      – Вовка, стервец, накликаешь! Ну что за голосина у ребенка!

      И ведь бывало, как назло, действительно взвывала сирена, и вновь все стремглав, схватив кто узелок с вещами и продуктами, кто котелок с водой, кто вязанье, кто первую попавшуюся книжку, спешили в душный подвал.

      Высоцкий, спустя три с лишним десятка лет, честно расскажет о тех днях. Он приучил нас доверять ему в точности деталей, дат, адресов, имен. И оттого его стихи зачастую воспринимаются как исторический источник, как документальный рассказ очевидца:

      Не боялась сирены соседка,

      И привыкла к ней мать понемногу.

      И плевал я, здоровый трехлетка,

      На воздушную эту тревогу.

      Да, не все то, что сверху, от Бога.

      И народ зажигалки тушил.

      И, как малая фронту подмога —

      Мой песок и дырявый кувшин.

      Свидетели «черных лет России» подтверждают: именно так все и было. И песок, и зажигалки, и дырявые кувшины. И грузовики ПВО, и машины пожарных, которые сновали по Москве, подвозя песок поближе к жилым домам. Домоуправы командовали жильцами, вооружая их носилками и ведрами: «Граждане, без паники и суеты! Песок тащите на чердак, там пересыпайте в ящики. А вы, гражданки, ноги в руки, – и вперед за водой. У кого что есть: ведро – хорошо, кастрюли тоже годятся, набирайте и сливайте в бочки. Пригодится в случае чего. Начали!..» Детвора была в восторге от вселенской кутерьмы, бесконтрольной беготни. И каждый норовил подсобить, становились в цепочку с взрослыми со своими ведерками.

      …Порой кажется, что Высоцкий сызмальства, еще пацаном, взвалил на себя тяжкий груз: «Я всегда и навечно виноват перед теми, с кем сегодня встречаться я почел бы за честь…» И понимал: «Кто старше нас на четверть века, тот уже увидел близости и дали. Им повезло – и кровь, и дым, и пот они понюхали, хлебнули, повидали».

      Через тридцать лет после Победы, на гастролях в Болгарии, он, отвечая на вопрос тамошнего журналиста, чем особенно важна для него военная тема, сказал: «Потому что это всем нам близко, всем людям… Война всегда будет волновать поэтов, писателей и вообще любых художников. Ну и самое главное: пишу как человек, который как бы довоевывает, с чувством если не вины, то досады, что я не смог быть тогда там…»

      Он в разных аудиториях – целому залу или случайному собеседнику-интервьюеру, или терпеливому слушателю «намагниченных лент» – не уставал растолковывать свою природную тягу к теме войны: «…Многие люди неправильно понимают, что такое песня военная. Это, конечно, не песня-ретроспекция, это – песня-ассоциация… У меня военная семья, у меня есть погибшие в семье, как, впрочем, наверное, и у каждого из нас. Война коснулась всех. Это такая великая беда, которая покрыла всю нашу землю, и я думаю, что любого человека… она каким-то образом коснулась… Поэтому надо писать об этом, не переставая. Это просто