С высоты птичьего полета. Наталия Брагина

нравиться работать? Зачем собирать ветки – они все равно будут сыпаться с деревьев… Зачем заниматься бессмысленным делом? – с возраставшей неприязнью приступала с вопросами разумная Матреша.

      – Да, я люблю трудиться! Как ты называешь любое физическое шевеление, – неожиданно для самой себя выпалила извращенка.

      «Самое лучшее было бы немедленно вернуться в Москву», – крутилось в помраченном Иринином мозгу.

      «Да уедет же она когда-нибудь… Ясно, что любую заграницу она предпочтет несравненным прелестям своего дачного гнездышка», – вконец вдруг озлобилась Ирина.

      Пришли мужчины. Обследование отцова поместья, обещавшего в недалеком будущем сделаться собственностью сына, вызвало в животах у них острое чувство голода, а в душах – умиротворение.

      Голод на природе – чувство совсем особого рода. Это не просто потребность в еде, это – голод всего организма – всех его самомалейших частиц. Как будто проснулось что-то первичное, чистое, определенное, что связано с не покрытой асфальтом землей, с не заполненным тяжкой химией воздухом, с ясными цветами неба и пробивающейся растительности. Казалось, что и принакрывшее всех четверых своим покрывалом умиротворение проистекало из того же источника. Разыгравшийся аппетит обесценил прочие страсти и как бы уравнял их в общевидовой принадлежности к homo sapiens.

      Возможно, у хозяев были и иные причины душевного покоя: все-таки они ощущали свою принадлежность к подвиду собственников. И притом, собственников исключительно роскошного по тем временам поместья.

      К счастью, гостям неведома была их подвидовая принадлежность. И потому они вполне беззаботно ощущали братство людей на физиологическом уровне.

      Трапезовать устроились на заливаемой обнадеживающе долгим весенним солнцем террасе. Знаменитое на всю Москву (в известных границах) Матрешино сациви соседствовало с Ирининым винегретом и холодным ростбифом. Прямолинейная самоуверенность «Московской» несколько смягчалась неочевидным благородством «Слынчев Бряга».

      – Из Болгарии привезли – это вам не московский вариант, – с гордостью бережливого хозяина, у которого всегда найдется, подо что закусить, мечтательно промурлыкал Феоктист.

      Когда же это они были в Болгарии? Дай Бог памяти – кажется, лет пять тому. В узких кругах московского бомонда ходила легенда о Матрешиной юбке, сшитой из павловопосадских шалей ее собственными ручками и сведшей, по словам самой мастерицы, с ума Златни Пясцы. Европейские дамы – что уж и говорить об отечественных – были раздавлены, унижены – было достигнуто полное торжество Венеры, то бишь несравненной Матреши.

      Само собой разумеется, и за портняжный шедевр пили.

      – Но, заметьте, какова идея! Каков вкус! И за какие деньги! Смешно! – упоенно восклицала затейница.

      Нега и размягченность постепенно стали окутывать прежде не очень стройный квартет. Уже и Ирина звонко хохотала. И уже корила себя за свою вздорность.

      «Ну почему все