С высоты птичьего полета. Наталия Брагина

художников. Все там свидетельствовало о барственных привычках хозяев, об их тяге к эстетизму. Вполне советский интерьер был декорирован элементами отвергнутого революцией старого быта. Это было распространенное среди тогдашней художественной элиты соединение нефункциональных козлоногих столиков из гостиных девятнадцатого века, буфетов стиля «модерн» и тяжеловесных деревянных крестьянских лавок. Такой, или подобный, набор непременно венчался одной-двумя деревянными резными, иногда расписными, прялками, которые как масонские знаки свидетельствовали об объединяющей их владельцев любви к русскому – именно к этому – и ни к какому иному – народу И вместе с тем как бы разбавляли крепкий дух собственности легким вольным духом художественной иррациональности.

      Недалеко от жилища патриарха рос гигантский дуб – возможный свидетель движения различных временных пластов исторического и бытового масштаба. По рассказам наследников родоначальник череды талантов любил сиживать на скамье, и поныне стоящей под этим дубом, и наблюдать метаморфозы природы. Он знал, что заслужил на это право.

      Несколько в стороне – на склоне описанного холма – стоял еще один двухэтажный дом совсем свежей постройки, предназначенный дедом внуку – также не лишенному творческих устремлений. Ирине, частенько приходившейся потом бывать в этом тереме, чувствовалось в нем не совсем уютно из-за чрезмерной, как ей казалось, плотности комнатной атмосферы. Про себя она окрестила его «домом смердов».

      Ну, да самое непредвиденно-неприятное оказалось не дом и его дух. Рухнули семейные узы. По крайней мере на тот момент, когда появились там Ирина с Андреем. Однако это, как будто, не должно было их касаться. Как специально уведомил их приятель – хозяин третьей дачи и одновременно отец внука великого деда, – появление обитателей дома смердов предстоящим летом не ожидалось.

      Третий дом – их приятеля Феоктиста и его супруги Матреши – где предстояло жить, коий следовало сторожить и в котором Ирина очень надеялась написать бродивший в ней роман, как она именовала то, во что должна была вылиться беспрестанная работа памяти и воображения, – находился на супротивном конце поместья, как раз лицом ко входу в фамильное владение.

      Множащееся с годами количество наследников и соответственно обиталищ, как ни странно, не сопровождалось земельным переделом и созданием новых индивидуальных проходов к домам. Как было установлено еще основателем поместья, проехать можно было исключительно через большие деревянные ворота, запором для которых служила грубо ошкуренная осинка, а пройти – через прилепившуюся к воротам узенькую калитку, запиравшуюся на внутренний шпингалет.

      Все эти обстоятельства сыграли впоследствии определенную роль в затворнически-буколической, как она предполагалась, жизни Ирины и Андрея.

      Перво-наперво, как только открыли дом, еще не проснувшийся после зимней спячки, начался его осмотр с особо пристальным вниманием к мемориальным деталям.