Третье небо. Андрей Валерьевич Васютин

этой. Все получат то, что должны получить.

      Он развернулся, расправил дрожащие плечи и пошёл прочь.

      Ворот пижамы, промокший от слёз, одеревенел и стал натирать ему шею.

      Ноги ничего не чувствовали. Он дошёл до угла.

      – Эй! Давай сюда.

      Он обернулся. Мужик держал в руках несколько свёртков. У жирдяя рядом было недовольное лицо. Демьян побрёл обратно. В груди его горело.

      – Это просрочка, – сказал мужик, и протянул свёртки: блистер с нарезкой сыра, затянутую в пластик улитку с корицей, и твёрдую как мрамор булку. – Нормально.

      – Спасибо.

      – Не реви.

      – Спасибо.

      – Не реви, понял? Никогда не реви!

      – Спасибо.

      – Ты понял или нет?

      – Да понял я. Понял!

      – Щас. Стой тут.

      Мужик развернулся и ушёл обратно. Жирдяй презрительно смотрел на Демьяна, похлопывая палкой о ладонь. Молчал.

      Через несколько секунд мужик появился из сумрака двери; в руках он держал раздолбанные ботинки. Шнурки жалобно свисали с них вниз.

      – Бери и вали. Чтоб не видел больше.

      Через минуту Демьян сидел прямо на снегу и натягивал на себя ботинки; они оказались малы. Мимо него прошла тётка, стараясь не глядеть в его сторону. Рядом с Демьяном весело прыгали воробьи. Сунулась грязная собака, но он отпихнул её пятернёй. Наконец обулся, встал, хищно порвал на две части улитку, запихнул половину себе в рот и принялся жевать: не разбирая, вместе с кусочками полиэтилена.

      ***

      Мир, определённо, несправедлив. Ехиден с подстёбом. Лучше было бы Демьяну расстаться вот с этим воспоминанием: тем, где старухи, где жирдяй с палкой, где выпрашивание у грузчика еды. Забыть бы. Но нет. Вместо этого память его истончилась до прорех именно в том своём месте, где хранился домашний адрес, и кто знает, что они там ещё, в лаборатории в этой, выкачали у него из головы.

      – Я боюсь, – сказала Асмира.

      Она стояла за открытой дверью, но не отходила в сторону, не пропускала. Демьян отдал ей в руки огрызок булки, – Асмира, не глядя, отложила его на полку – протиснулся сбоку, сел на хлипкую тумбочку. Медленно снял ботинки. Пальцы так и остались согнутыми.

      Асмира захлопнула дверь. Встала рядом. Она покачивалась, лицо её было бледным.

      – Всё уже? – спросил Демьян.

      Он поднялся, проковылял по тропинке в ванну, – отчего-то вспомнился ему детский анекдот: кажется, про извечно безмятежного поручика Ржевского, скрежещущего по полу нестрижеными своими ногтями – развернул кран. Включил горячую. Сел на бортик.

      – Можно, я побуду здесь? – слабым голосом спросила она.

      – Будь, – сказал Демьян, и перекинул ноги внутрь, подставил под струю.

      – Его нет, – сказала Асмира. – Я думала, что вытащу его. А это не он.

      – Бывает, – сказал Демьян.

      Пальцы, наконец, начало пощипывать. Он сделал чуть прохладнее.

      – Мы из Хужайли, – тихо сказала она. – Оба. Семья его была против, потому что мы бедные, а они богатые. У него отец зубной врач. И моя против. А он сказал,