Третье небо. Андрей Валерьевич Васютин

было самым важным на данный момент.

      Он добудет карабин. И уже тогда, с позиции силы, решит, что ему делать.

      А сделать предстояло порядочно.

      Борова с девкой можно отправить на улицу, пусть просят подачки, зарабатывают. Надо ведь им всем на что-то жить? Или можно продать их в лабораторию… Лабораторию!

      Вот.

      Добрым словом и карабином можно добиться много большего, чем просто добрым словом, поэтому следует взять Герхарда Рихардовича за жабры, встряхнуть, и пусть он расскажет ему все свои секреты. А вот тогда… тогда, имея на руках всю информацию по управлению памятью, он и заработает. Или просто продаст информацию об этой конторе. Миллионеру какому-нибудь. Депутату.

      Да.

      Но для начала – дробовик.

      Это первый пункт плана.

      А дальше посмотрим.

      Желание есть у Демьяна угасло, обратившись в один из пунктов списка отложенных дел; переводить это отвлечённое ощущение в практическую плоскость – поискать на кухне еды, например, – он не собирался из-за осознания того, что сидит он в центре помойки, заваленный старьём и объедками. Это заставляло широко открывать рот и шумно дышать.

      Демьян закутался в ворох тряпья рядом с холодильником, – посмотреть, что там есть, он не решался – пристроился, примостился, усилием воли не обращая внимания на марширующую по этой свалке девку; холодильник тут вдруг ожил, уютно и по-домашнему завибрировал, загудел, заговорил. Демьян в ответ на это несуразное бормотание закрыл глаза, задавил суматошные обрывки мыслей, расслабил лицо, и провалился тут же, без промежуточной дрёмы, в беспокойный, липкий и тяжёлый сон.

      ***

      Гравитация снов может морочить, давать надежду, воодушевлять восторгом полёта, но всегда, неотвратимо принуждает она к падению; разве не в этом её предназначение: приземлять?

      Снова Демьяну примнилась доска; снова всего его пропитало насквозь явное знание, что не вспомнится ему по пробуждению ни сама эта иллюзорная грёза, ни то, что являлась она ему в далёком уже детстве годами, долго, еженощно.

      Зачин сна, как правило, был одинаков. Домогающееся быдло, беспричинная тревожная суета, и чуется уже близкая драка, и не драка даже, а просто избиение, унизительное, обидное, глумливое… толчки, оскорбления, смех, но вот Демьян ловко достаёт из своевременно соткавшегося рюкзака доску: ту, из «Назад в будущее», ховерборд, подкладывает, подгребает руками, двигает телом. Вперёд, вперёд. Но скорость слишком мала, он еле движется, и только тупое изумление нападающих спасает его от первого удара, первой гнусавой фразы с претензией. Гопота аморфно возится, безликие их фигуры переглядываются, словно уговорившись начать ловить его лишь тогда, когда будет уже поздно.

      Демьян цепко стоит на доске.

      Та трепещет. Рыбой.

      И вот, наконец, он начинает уходить от них, и грудь его полнится хрустальным воздухом, раздувается от восторга, всё в нём вибрирует и мерцает: торжественно, гулко. Музыкально.

      Лица хулиганов искажены.

      Этот момент нравился Демьяну больше всего.

      В