Глоток кислорода. Олег Георгиевич Врайтов

даму сердца от надвигающейся из темноты многоногой тени, зловеще прищелкивающей суставами и шевелящей вечно мокрыми от яда жвалами?

      ГУУУ-ГУУУУМП.

      В очередной раз уже стены шатнуло, лента напряглась, удерживая девушку на койке – она уже едва обратила на это внимание. Тут так всегда, значит – это норма, и впадать в истерику каждый раз, когда кажется, что скоро (а точнее, через девять стандартных минут) их размажет по жесткой корке планеты, чтобы потом, когда эта корка расплывется в огненные озера, спалить – признак дурного тона и профнепригодности. Терпеть и молчать – лучшая политика, наверное. Все равно, альтернативы никакой, кроме той, что ей предложили родители.

      По щеке прошла прохладная волна – легкая, едва заметная, и перед глазами сфокусировался Семен – тяжело дышащий, с красным потным лицом, раскорячившийся где-то в темноте.

      – Вероник, шустрей в дроновскую, тут порвало малость!

      Эмпатограмма в голоимпе – это краткая прямая проекция мыслей, ощущений, эмоций, передает всю гамму перечисленного залпом, волной, интенсивность которой зависит лишь от индивидуально установленного ограничителя приема в бионодусе, вживляемом каждому новорожденному гражданину Зеленой Ветви, и имеющего три этапа для корректировки… Вероника мгновенно ощутила злость, усталость и боль – тихую в желудке, где до сих пор дремала недолеченная язва, и острую раздирающую – в правом колене, дергающую, липкую горячей мокренью растекающейся крови.

      – Иду!

      Содрав ленты и оттолкнувшись от койки, девушка кинулась к выпускному шлюзу двери, скрипя зубами, выждала необходимые пять секунд (блиц-скан соседнего помещения на наличие вакуума, отсутствие пригодного для дыхания воздуха, выброс ядовитых примесей в него), пока дверь с сопением ушла в потолок, вцепилась в ближайшую петлю на стене, рванула ее на себя, бросая тело по коридору. Люмовое покрытие тускло мерцало. Мелькали двери отсеков – комната управления (Семен упорно именовал ее рубкой), дверь из обычного металла, табличка лоснится, далее тяжелая, усиленная четырьмя мощными лапами амортизаторов, расписанная черно-желтыми полосами дверь отсека основного реактора, едва заметная узкая дверка реактора вспомогательного, тусклый проблеск открытой кают-компании, ярко освещенный мигающими переливами огней коридор причального шлюза… медицинский отсек. Девушка шлепнула запястьем по панели идентификатора – тот ожил, запестрел яркими огоньками считывающего излучения, изучающего данные серебристого плетения, невидимого обычному глазу, на запястье, проверяя допуск, стаж, пол, возраст и антропометрические параметры желающего войти… Вероника тихо зарычала. Там истекает кровью человек – тут бездушная машина тянет время формальностями, которые ровным счетом ничего не значат здесь и сейчас.

      Дверь распахнулась, обдав ее мощной волной распыляемого в воздухе медотсека септицерия – уничтожающего практически все известные болезнетворные