Сцены частной и общественной жизни животных. Коллектив авторов

он голосом, в котором звучало что-то похожее на решимость, – ты была мне добрым другом до самого конца. Пусть же смерть придет за мной, раз я бессмертен! Однако, – прибавил он, – хотел бы я перед смертью еще раз взглянуть на цветущие берега Сены, где протекли сладостные дни моего детства.

      Он вспомнил также Фиалку и Маргаритку, и воспоминание это придало ему сил.

      – Они любили меня, – сказал он, – если я оживу, я постараюсь обрести в их обществе покой и счастье.

      Эти обольстительные планы, так печально звучавшие перед лицом смерти, напомнили мне те сады, которые человеческие дети устраивают на песке, втыкая в него упавшие с дерева ветки и сорванные с клумбы цветы; назавтра все цветы увядают, а ветки высыхают.

      Внезапно голос Мотылька ослаб.

      – Лишь бы, – прошептал он так тихо, что я едва сумела расслышать его слова, – лишь бы я не воскрес ни в виде Крота, ни в виде Человека, лишь бы у меня снова были крылья!

      И он испустил дух.

      Он умер в расцвете лет, прожив всего два с половиной месяца – половину срока, отпущенного Мотылькам.

      Я оплакала его, сударь; однако, представив себе печальную старость, которую он готовил себе своим неисправимым легкомыслием, я подумала, что все к лучшему в этом лучшем из всех возможных миров. Ибо я согласна с Лабрюйером: ветреный и любвеобильный старец есть уродливое искажение природы[283].

      Что же до Стрекозы, на которой Мотылек женился, вы можете увидеть ее наколотой на булавку под номером 1840 в коллекции одного германского великого князя, страстного любителя Насекомых, который на следующий день после роковой свадьбы охотился на бабочек в окрестностях Бадена.

      Рядом вы увидите под номером 1841 прекрасного Усача. Стрекоза и Усач были пойманы в один и тот же день одним и тем же сачком, принадлежавшим удачливому великому князю, который, казалось, родился на свет нарочно для того, чтобы послужить слепым орудием неумолимого Провидения.

П. – Ж. Сталь

      МЕДВЕДЬ, ИЛИ ПИСЬМО С ГОРЫ[284]

      Felix qui potuit rerum cognoscere causas![285]

      С самого рождения я чувствовал в душе острейшую тягу к уединению[286]. По всей вероятности, тяга эта была мне дана не случайно; но, вместо того чтобы направить способности, полученные от природы, на достижение полезной цели, отвечающей моему месту в гармонии мироздания, я долгое время пытался заглушить в себе голос естества. Еще в детстве, попытавшись впервые взобраться на вершину дерева, я рухнул вниз и навеки остался хром[287]. Несчастное это происшествие оказало могущественное воздействие на мой характер и способствовало развитию моей меланхолии. Берлога моего отца была всегда открыта для соседних Медведей. Батюшка был отменный охотник и щедро угощал гостей: с утра до вечера они плясали и пировали, но я оставался чужд семейственных радостей. Гости мне докучали, яства были по вкусу, но застольные песни внушали отвращение.

283

Лабрюйер. Характеры. Гл. XI (О человеке), фрагмент 111.

284

Это письмо не было предназначено для публикации. Юный Медведь, которому оно адресовано, счел, что не совершит нескромности, предав гласности эту исповедь друга. Он решил, что советы его старого товарища могут принести пользу и другим живым существам. Вдобавок сегодня автор письма уже перешел в мир иной, и скоро увидят свет его «Записки», представляющие собой не что иное, как продолжение данного письма. (Примечание главного редактора.) Автор рассказа «Медведь» Луи Бод (наст. фам. Боле, 1804–1862) – литератор, автор многих популяризаторских книг для юношества по литературе, истории и мифологии, переводчик латинских классиков. Бод продолжил сотрудничество с Этцелем и после «Сцен»; в 1857 году вместе с Луи-Жюльеном Ларше он начал составлять для него «Энциклопедию, или Словарь мысли», но по вине соавторов этот проект не был осуществлен (см. переписку Бода с Этцелем об этом издании: BNF. NAF. № 16934, fol. 271–288). Уже подзаголовок рассказа отсылает к Жан-Жаку Руссо, который в 1763–1764 годах написал девять «Писем с горы» (изд. 1764), где опровергал вердикт Малого совета Женевы, приговорившего его к изгнанию за публикацию «Общественного договора» и «Эмиля». Из дальнейшего становится ясно, что философический Медведь-повествователь – смесь руссоиста и романтика.

285

Счастливы те, кто вещей познать умели причину (Вергилий. Георгики. II, 490; пер. С. Шервинского).

286

Ср. у Руссо в первой книге «Исповеди»: «Любовь к воображаемым предметам и легкость, с которой я заполнял ими свой внутренний мир, окончательно отвратили меня от всего окружающего и определили мою склонность к одиночеству, оставшуюся у меня с этих пор навсегда» (пер. М. Н. Розанова). Вся исповедь Медведя представляет собой развертывание этого признания Руссо.

287

Первый намек на Байрона, с которым судьба столкнет Медведя впоследствии и который был хром от рождения.