Тайна первой заварки. Рашид Карамако Тритэ

Building 88. Мне очень страшно, но не пойти я не могу, и даже опоздать никак нельзя.

      Сушиться, одеваться и идти на американскую кухню варить российский кофе, который прикидывается турецким…

      Глава 4. Николай. Ненастоящий меч

      Что для одного хорошо, для другого – смерть.

      Когда я ездил по работе в Китай лично отбирать чай для поставок в Россию, своими глазами видел, как китайские рабочие смолят папиросы во время сушки и обработки чайных листьев. Всегда они их смолят! Когда руками осторожно отрывают совсем нежные листочки с верхушки чайного куста, чтобы потом пустить их на Чан Ми – «Ресницы красавицы», самый тонкий и нежный чай. Когда ловко и быстро срывают обычные листья – толстые, сочные, грубые, для самого обычного пуэра, который потом продается на базарах в Казани по тысяче рублей за блин.

      Если в тонком нежном аромате чая, сравнивать который с магазинной трухой – все равно что ставить в один ряд халву и чернозем, вдруг проскальзывают нотки табака, мне хочется блевать.

      А потом меня еще спрашивают, зачем чай промывать перед заваркой…

      Терпеть не могу пепел, как и запах сигарет.

      Это отлично понимал полицейский, который сидел напротив и смолил сигарету. Не потому, что хотел курить – просто его забавляло мое выражение лица и то, как я заходился в кашле всякий раз при попытке заговорить. Я как-то дышал, хотя воздух от дыма стал настолько плотный, что казалось – его можно резать ножом.

      Пропитанный табачной отравой воздух вокруг для меня – мучение, для полицейского – что-то вроде запаха вкусного утреннего кофе. Мой кашель его забавлял. Вопросы он задавал больше для того, чтобы я еще больше кашлял, пытаясь ответить – носоглотку и так уже словно натерли наждачкой, но ему было мало.

      Мы в маленькой комнате три на три метра со столом по центру и стульями по обе стороны. Над потолком камеры, одна стена – сплошь зеркало, как в фильме про полицейские допросы.

      – Зачем приехал в Самару? – бросил опер.

      – Когда я смогу поехать домой? – спросил я сиплым голосом, прокашлявшись.

      Опер посмотрел на меня, как на инопланетянина, пустил струю дыма, ухмыльнулся, когда я опять закашлял и ответил:

      – Будешь кобениться – лет через пятнадцать. Расскажешь, как все было и подпишешь признание – можешь обойтись шестью. Подпишешь?

      – Адвоката… – просипел я.

      – Адвоката? – переспросил мент и пустил дым прямо мне в лицо – я опять зашелся в кашле. Горло драло так, словно я болел ангиной. – Ты что, в Америке? Может, тебе еще и права твои зачитать?

      – Дайте позвонить…

      В коротких и едких выражениях опер описал, что он мне сейчас даст вместо телефона.

      – Спрашиваю еще раз – зачем приехал из Казани?

      – Послушайте… – мой голос дрогнул. Я чувствовал, что еще немного, и я сделаю все, что угодно, лишь бы меня отсюда увели. Подпишу любую бумагу, да хоть на колени встану, лишь бы этот тип перестал курить, давить на меня, дал просто подышать чистым воздухом. – Меня позвали – я приехал. Я ни в чем не виноват