Красная карма. Жан-Кристоф Гранже

нет. Убита у себя дома, на улице Деревянной Шпаги.

      Нет, ничего не понятно. В голове стоял какой-то гул. Потом услышанное медленно, как холодный прилив – холодный как лед, – захлестнуло ее мозг. Сюзанна… Умерла… Навсегда…

      – Но… как?.. – с трудом выговорила Николь. – Что случилось?

      – Я предпочитаю не вдаваться в подробности.

      – А убийцу нашли?

      – Нет. Расследование еще только началось.

      Только тут Николь осознала, что плачет. Но эти слезы не имели ничего общего с теми, что сопровождали ее обычные огорчения. Это были слезы настоящего горя, слезы бессильного гнева и скорби.

      – Вы давно с ней дружили?

      По интонации Николь поняла, что начался допрос. Время сожалений и слез кончилось; оно длилось недолго – вот и все, что можно о нем сказать.

      По голосу и тону инспектора было ясно, что смерть – это его ремесло. Или, вернее, что смерть для него – отправная точка расследования. По-настоящему сыщика интересовало только дальнейшее – охота, розыски, убийца…

      – Уже три года… – пробормотала Николь. – Мы вместе поступали на философский.

      – Вы считали ее самой близкой подругой?

      Николь собралась было ответить, но тут рыдания перехватили ей горло так сильно, словно туда попал комок клея. У нее вырвался крик, точнее, горестный стон, и на этот раз она расплакалась всерьез, обильными слезами молодой двадцатитрехлетней женщины.

      Она сидела с поникшей головой, но сквозь слезы и свисавшие волосы разглядела, что сыщик раскуривает сигарету. Он не казался ни смущенным, ни огорченным. Просто пережидал этот взрыв горя, вот и все. Плакальщицы его не трогали. Он собирался продолжать свои расспросы.

      – Извините меня, – пробормотала Николь и поспешно вышла, чтобы взять носовой платок.

      Когда она вернулась, вид у нее был уже получше, она выглядела спокойной и… опустошенной.

      – Нас было трое… три подруги, – сказала она.

      – И третья – Сесиль Бисилиа, верно?

      – Вы ее тоже допросили?

      – Я только что от нее.

      Николь не верила своим ушам: Сесиль уже в курсе несчастья и даже не позвонила! Наверно, была так потрясена, что не сразу осознала случившееся.

      – Я запретил ей звонить вам, – добавил инспектор.

      – Что?!

      – Вы наверняка удивляетесь, почему она вас не известила. Так вот: я ее предупредил, что, если она это сделает, у нее будут неприятности.

      – Но… почему?

      – Объявлять плохие новости – это моя забота. Я их приношу и наблюдаю за реакцией.

      Николь захотелось влепить ему пощечину, но она сдержалась и только всхлипнула.

      – У нее был дружок?

      По правде говоря, Сюзанна не пропускала никого, кто носил штаны, – что на факультете, что в кафе, что на баррикадах. Ее партнерам – на один вечер, на одну ночь, даже на часок – счету не было. И тем не менее ее никто не назвал бы потаскушкой. Да и мало кто знал Сюзанну с этой стороны: самым привлекательным в ней было страстное увлечение политикой и благородным братством сторонников революции.

      – Нет, у нее не было дружка, –