Узлы на простыне. Маргарита Макарова

и никто не звонит, не интересуется ее состоянием… город сволочей короче…

      Я посмотрела на следователя с удивлением. Он читал мои мысли, хотя и выдавал их за свои. Но выдавал их со знаком минус. Хотя и я не торопилась утверждать все это. Но ведь все умереть, как моя бабушка не могли. Вот так сразу. Рассыпаться.

      – И что, вот она сейчас приехала, а ты-то кто? – внезапно заданный вопрос рассмешил «хирурга».

      – Я – медбрат из больницы.

      – Давай сначала. Ну врачи, конечно, пытались связаться с родственниками – а бабушка умерла – телефон молчит. За время адаптации в больнице она что – ни разу никому не позвонила? Не попросила врачей найти родственников и подруг?

      – Но дом же молчал.

      – А мать не сообщила на работе свой сотовый?

      – У меня сестра на скорой тоже работает. Там не говорят в отпуске свой сотовый.

      – Подруги? Были у нее подруги? Одноклассники… однокурсники… просто друзья… не в вакууме она же жила…

      – Три года в коме… вы что… человека максимум на год хватает… сочувствие проявлять… и то – скорее любопытство…

      В дверях появились люди. Они засуетились над останками. Я вышла в свою комнату, подошла к зеркалу. Ну и ну. Худая, высохшая. Короткий ежик темных волос смешно топорщился надо лбом. Я лизнула ладонь и попробовала пригладить волосы. Они снова вздыбились вверх.

      – Ничего, знаешь, какие волосы у тебя теперь отрастут! – Петр вошел вслед за мной.

      – Тебе нужно было Днухе позвонить. Ты бы видела, какой крутой за ней отец приехал! Послушай, а у тебя ведь и денег нет? А может, тебе лучше в больнице еще недельку?

      Он тарахтел, не замолкая. Моя комната выглядела совсем печально. Пыль на письменном столе, книги… Они стояли на полу стопками-горками, я точно помнила – я писала курсовую, я их так и оставляла. Герцен, Соловьев, Гегель, история философии 19 века, Аксаков, Киреевские, Самарин, славянофилы… Библия, история древнего мира, Вавилон, Византия… Я пнула ногой одну из горок. Она рухнула, веером разложив печатную продукцию на полу. Странно, ковер был свернут, и лежал у стены.

      – Конечно, я что – должна всю жизнь в этой больнице провести?

      – Да ты так не огорчайся. Нужно восстанавливать силы. Мускулы…

      – Уууу, какой у вас шикарный письменной стол. Вы не продаете его? – странный вопрос исходил от появившегося вновь Потапенко. Он заглядывал мне через плечо.

      Я оглянулась на свою комнату. Посредине, боком к окну, стоял арабский инкрустированный мебельный экземпляр. Бронзовые ручки и кружевное литье уголков рождало сомнение в принадлежности данной вещи этому месту. Бабушка баловала меня.

      – А книги кто читал? – Потапенко стал вдруг излучать жизнелюбие. – Но, по-любому, этот запах цивилизации нужно проветрить.

      – Книги – разве это не признак разума?

      – Конечно, нет, – вмешался «хирург». – Канализация – вот культура.

      – Ну, Петь, ты еще что-нибудь новенькое скажи.

      – За одну секунду с поверхности спирта испаряется