Раздвигая руками дым. Павел Козлофф

– отсутствовала жадность.

      Марго уже была разведена, когда погибли её мальчики – в год смерти им исполнилось по двадцать пять. Дед с бабушкой лежали на Ваганьковском, как и родители – совдеповские люди, проходное поколение, когда природа отдыхала.

      Был старший брат Борис, «несостоявшийся жених» – мелькнуло у Лавровой. Он жил отдельно – от искусства, от высокохудожественных деда и Марго… Марго и вправду состоялась – кандидат наук, искусствовед.

      Брат Боря жил один… Литовская жена скончалась родами…, сын, большей частью, жил в Литве, у тетки. Та с ним с младенчества возилась, с племянником Марго… Потом он пел…, верней – учился в Гнесинке. Наверное – единственный наследник. Надо сказать в милиции, найдут.

      И эта жуть, как близнецы знакомились с Алешкой…

* * *

      Она ещё хлебнула водки – как же дальше жить? Скорей бы шел Денис – одной и поминать невыносимо…

      Лаврова резко осознала: что толку вспоминать и пережевывать, когда важней понять, а – что произошло? И запульсировала мысль:

      «Собачий бред – самоубийство… Угробились мальчишки – не покончила с собой. Да что же я могу подумать – ничего. Мы с ней родные, но как можно – «поделиться». Трухлявое, паршивое словечко. Марго твердила: «индивидуальность». А я не лезла, и она меня терпела.

      Не может быть, чтоб Александр. Хотя…? Сколько друзей перебывало, оставался только Сашка. Может…, Валера? что последние полгода? Отвратный тип.

      Надо поехать – пусть милиция узнает. Кто там – любовники? А, может – проходимцы? Ведь кто-то постарался… Бедная Марго… Накаркала себе: пурква, пурква»

      Таисия вдруг вспомнила: «А Шурик ведь не знает». Через минуту набирала телефон.

* * *

      А тут придется рассказать: когда погибли Гватемал и Вхутемас, к Марго Альцшулер привязался рефрен романса, что напевает старая графиня в «Пиковой». Графиня повторяет по-французски: «Я не могу, не понимаю, почему?». Вот бедная Маргоша и твердила постоянно: «же не се па, пуркава?».

* * *

      – Что там по делу на Грузинской? Разобрались с бабулей? – не утерпел и позвонил в медэкспертизу следователь Порываев. Патологоанатом доложил:

      – Она не надышалась газом, в легких чисто. На сто процентов криминальный труп. Её сначала задушили, а потом – инсценировка.

      Но следователь помнил обстановку – спокойную, домашнюю и мертвую Альцшулер на кушетке.

      – Нет ни следов борьбы, сопротивления, – напомнил Порываев, – Альцшулер вовсе не смотрелась жертвой.

      – Ну, значит, её ласково душили, аккуратненько – голос из морга был настроен на сарказм. – Не одеялом, а подушечкой… Да, что мне вас учить…

      – Я к вам заеду.

      – Воля ваша, не изменит ничего.

      Сотрудников отправили «работать» по Грузинской: возможно, не нашли, кто что-то видел. Лаврова собралась приехать завтра.

      – Я спохватилась, я могу вам рассказать… Но… только не сегодня, я устала, – Таисия Авдеевна была почти без сил. Но не скрывала торжества, узнав про экспертизу:

      – Я