Пеньюар. Вероника Киреева

женщины чистят картошку, – говорю. – Все женщины моют полы! Готовят бульоны, окрошку, в духовке пекут пироги.

      Смотрю, гражданочки по сторонам оглядываются, не поймут, откуда голос.

      – Все женщины яйца взбивают! – торжественно продолжаю я. – Все женщины хворост пекут, они как никто понимают, зачем в этом мире живут.

      Смотрю, гражданочки заторопились, наконец, и по домам стали расходиться. А мне только этого и надо! Я снова сел себе в тишине, и сижу, думаю. Как, думаю, так научиться жить, чтобы перед самим собой стыдно не было. А ведь так стыдно порой бывает, что не знаешь даже, достоин ли ты человеком называться…

      Вдруг снова какие-то звуки. Я к окну.

      – Проходи, товарищ, не задерживайся! – говорю. – Тебя должно быть дома ждёт семья!

      Смотрю, два гражданина внизу стоят и на меня прямо смотрят. А я не растерялся.

      – А жены ждут и скучают, – говорю я трагически. – А жены варят обед! Они борщи наливают и жарят по десять котлет!

      А эти два гражданина переглядываются и с места со своего не сдвинутся.

      – А жены тесто заводят! – говорю я с надрывом. – А жены полы метут! Что ж мужья-то никак не приходят? Что ж мужья-то никак не  идут?

      Смотрю, эти два гражданина вспомнили, наконец, что дома их семьи ждут и поспешили скорей к своим малюткам. А я снова сел в тишине и сижу, думаю. И так задумался крепко, что даже разговоров никаких не слышал.

      А может, поняли все, что останавливаться нельзя.

      Что домой идти надо!

      Внутренний голос

      Я слышал, что у женщин есть какой-то внутренний голос. А я думаю, откуда? Да и зачем? У них свои голоса, да такие, что не знаешь, куда бежать порой. Что делать.

      Ира моя как скажет что-нибудь, так хоть из дома беги. Или к себе всех зови. А если бы еще внутренний голос говорил? Что бы было? Мы вчера с Ирой чай пили. Сидим, пьем, а мне весело по утрам. Знаю же, что целый день на заводе буду. Среди товарищей своих.

      Что не радоваться? Да я поскорей думаю из дому убежать, и в раздевалке оказаться. Собираюсь, значит, одежду ищу, а Ирка рубашку схватила и стоит в руках ее мнёт.

      – Сережа, – говорит, – не ходи на работу. Позвони Федору Афанасьичу, скажи, что ты заболел. Или давай я позвоню, где телефон?

      – Ира, – удивляюсь я, – да ты что? Да как заболел, если я здоров, как бык и меня товарищи ждут.

      – Сережа, – говорит она, и носки у меня отбирает. – Послушай меня, хоть раз в жизни! Давай я позвоню, скажу, что температура у тебя, ангина, радикулит, смещение позвонков. Я не знаю! Отравление, в конце концов. Ты же можешь грибами отравиться, Сережа! Ну не ходи ты сегодня на работу! Прошу тебя!

      – Ира, – смеюсь я, – да что со мной может случится? Да я недавно только технику безопасности сдал.

      – Сережа! – умоляет она. – Я прошу тебя, – и чуть ли не плачет.

      А мне-то выходить уж пора, я в коридоре сапоги надеваю, а Ира ключи из дверей вытащила и стоит, в руках их держит.

      – Мой внутренний голос, –