Вкус дня. Михаил Бард

серой дымкой и закрылись. Тяжёлое тело Тиамата рухнуло на что-то узкое, тесное, твёрдое. Он зажмурился от яркого света, пробившегося через смеженные веки, зашипел, закрыл рукой глаза. В его одинокий и холодный мирок пробирались звуки, ощущения, мысли и воспоминания. И боль. По его венам текла жгучая, разрывающая изнутри боль. Тиамат стиснул зубы и дёрнулся, хватаясь руками за воздух, где секундой ранее были надменные глаза ангела.

      – Тише, милорд, тише.

      На плечи и руки навалилась тяжесть. Перед глазами всё плыло, боль затуманивала сознание, заставляя Тиамата вкусить одновременно собственные гнев и страх. Эмоции прошлись электрическим зарядом по телу, собрались в руках, заставили работать онемевшие мышцы. Тиамат ударил и услышал влажный хруст и грубую ругань.

      Ему удалось освободить одну руку. Машинально он потянулся к кобуре и забеспокоился, не обнаружив на привычном месте пистолета.

      – Милорд, – голос был строгим и почти суровым. Знакомым. – Спокойнее. Ты не хочешь судиться со мной за сломанный нос.

      – Мидас, – сквозь зубы прорычал Тиамат. – Иди в жопу.

      – Впрочем… содрать три шкуры с лорда в суде…

      – В жопу, Мидас!

      Тиамат потёр глаза свободной рукой, тряхнул головой, пытаясь сфокусировать зрение. Он был в стерильно-белой больничной палате, окружённый тремя нелюдьми. Его левую руку и крыло крепко прижимал к койке Мидас – чистокровный золотой демон, воплощение жадности и самый большой жлоб в мире. Правую руку пытался держать незнакомый чёрный демон. Тиамат попытался подняться, чтобы хоть как-то избавиться от мучившей его боли, но в итоге свалился обратно на жёсткую койку.

      – Какого хрена? – выдохнул Тиамат. Его трясло, и с каждым ударом сердца мышцы сводило болезненной судорогой.

      – Забыл за четыре года, каково это, – прошептал Мидас. – Когда тебя лечит ведьма?

      Тиамат окинул взглядом третьего нечеловека в больничной палате. Алая шёлковая мантия, струящаяся до самого пола, алая тень, впившаяся раскалённым поцелуем в тело Тиамата. Кровавая ведьма не причиняла демону вреда, наоборот, она исцеляла его своим отвратительным, гадким волшебством. Но до чего же это было больно! Там, где тень касалась Тиамата, его вены вздулись и почернели, синяя кожа приобрела мерзкий лиловый оттенок. Ведьма, что примечательно, выглядела в минуты ведьмовства не лучше: глаза воспалились, на бледной коже переливались кровавые узоры, молодое лицо исказила жуткая тень злобы. Тиамат скрежетнул зубами, пытаясь примириться с болью. Лучше бы он смотрел на лукавую улыбку кусающегося ангела, чем на злобную ведьминскую физиономию.

      – Милорд, – прервал тишину Мидас. – Разрешите спросить, кто надрал ваш благородный зад?

      Тиамат потянулся рукой к шее, пальцами провёл по двум маленьким, обжигающим жаром точкам. У него не было сил отвечать. Всем своим существом Тиамат боролся с болью, пытаясь не упасть в грязь ни перед кровавой ведьмой, ни перед двумя демонами. Но до чего же это было непросто!

      – Срань