Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4. Том 8. Александр Солженицын

тёплый, – или так казалось?

      Бродили по набережным – сперва по Софийской, потом перешли к Водоотводному и по Кадашевской. Может и нигде в городе, но здесь-то особенно в эти тёмные часы никак не выдвигалась в глаза революция, не сказывалась ничем, и красный цвет если ещё где был, то уже не заметен. Такой же вечный тёмный Кремль, устойчивые чугунные решётки – и белеющая ледяная москворецкая цельность, впрочем уже с подмоинами, подбухшая, вот-вот готовая пойти.

      И Ксенья вот так же была вся готова – пойти.

      Он вёл её крепко под руку, подпустя пальцы ей на кисть под перчатку – и иногда водил ими там, гладя.

      Нежно.

      В полутьме не так было видно его детское лицо, едва угадываемое, легко придумываемое. Чётко – шинель, ремни, шашка, фуражка, сапоги, – она шла с боевым фронтовым офицером и иногда совсем забывала, что это – сводный брат её.

      С фронтовым офицером – гордей всего и было гулять.

      Вообразить бы его совсем незнакомым, как будто вот только что познакомились, – и, странно, тогда легче, открытей.

      О Ростове – вдруг не захотелось говорить. И он догадался, почти не рассказывал. Да ведь у них был один общий и московский год – она курсисткой, он юнкером, – но и его не вспоминали.

      И перестал называть «сестрёнкой» и не говорил «печенежка». Просто, часто, – «ты».

      А рассказывал фронтовое разное, и всё такое важное, свежее, – даже старая лесопилка на обратном склоне, не растащенная на блиндажи, но приспособленная под штаб полка.

      И как Рождество встречают на фронте.

      Лишь бы звучали голоса.

      Да какой он брат? Лишь товарищ отроческих лет – чему это мешает? Брат – это скучный лысоватый Роман, считающий деньги, не пошедший на войну. А этот – воин, мужчина!

      И всё время – крепко под руку, всем локтем до конца и плечами тесно.

      Нежно.

      Совсем новое установилось между ними. После сегодняшнего танца.

      Хорошо танцевала. Как легко в танце! – а так путано в жизни.

      Зачарованно так пробродили – ничего больше не было, но уже много. Уже – достаточно пока.

      Так в темноте и привыкла видеть – лицо совсем новое, мужественное, незнакомое.

      Расставались, уговорились: и завтра встретиться днём, гулять, и послезавтра.

      Какие это особенные вечера! – уже неотвратимо подступающей весны.

      Возвратилась домой возбуждённая, счастливая, наполненная, долго не могла заснуть.

      Как это так вдруг переменилось?

      Всё хорошо: и что он такой изученный, близкий – и что такой вдруг незнакомый.

      Одиннадцатое марта

      Суббота

      546"

(Февральская мифология)

      НИКОЛАЙ БЫВШИЙ. Да будет проклята лже-романовская династия ныне и присно, и во веки веков! Первое преступление «немкиного мужа» – это измена и предательство. Коварный лицемер, предатель в душе, вероломный, неискренний и лживый…

(«Русская воля»)

      …В