Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4. Том 8. Александр Солженицын

с Бертой.

      Обе они, в два голоса, стали его поздравлять со свободой и с революцией.

      И тут выразился на нём изумлённый или печальный сдвиг бровей. И только что весело вошедший, он ответил им с закрытой усмешкой:

      – Милые девицы, умойтесь холодной водицей и успокойтесь. Как бы эта свобода ещё не вылезла всем нам боком.

      Сказал это настолько старше их, первый раз Ксенья не ощутила права над ним зубоскалить.

      – Да отчего же?

      Ярик сидел на топком диване, а подбоченясь на колени, как-то по-походному.

      – Да что ж, – протянул. – Даже донские казаки – и те атамана прогнали. Сколько я ехал сейчас – ни на одной станции охраны не видел, и мосты – не охраняются. Приходи немец – и взрывай. Иной солдат мимо офицера проходит – только что плечом не толкает.

      – В Москве этого нет.

      – Ну как же нет, да много так. И в трамвае.

      Он уже пробыл несколько часов в Москве, остановился при казармах у приятеля.

      – И в Москве на вокзале – охрана распущенная. А приказы вашего нового командующего висят – что это за подполковник во главе Округа? – что запрещает побеги и самовольные отлучки? Чтоб такой приказ издать – знаете сколько нужно этих побегов?

      Не приходило в голову. Они этих приказов не замечали, не читали.

      – Пишет: «бежать с фронта – преступление перед родиной». Так это что ж – и с фронта уже бегут?

      Опять сдвинулись губы, брови. На девиц посмотрел – и вниз наискось.

      Берта вскоре ушла. А хозяек обеих не было – редкий случай, и ещё больше часа могло быть до возврата. И Ксенья – решилась рискнуть. Предложила с порывом, так хорошо ей стало:

      – А хочешь, пока хозяек нет – я тебе потанцую? А кормить – уже потом буду. А пока вот – жаворонок съешь.

      – Да что ты! – просиял Ярик. Она раньше так его не баловала, чтоб специально для него танцевать. – Конечно!

      – Только я уже теперь не босоножка! – предупредила.

      Заволновалась. Не только потому, что нагрянут хозяйки и будет очень неудобно. Но: никогда в жизни она не танцевала наедине с мужчиной, для него. (Хотя – какой же Ярик и мужчина?)

      Но уже было – кинуто, поймано, не вернуть. И в запретной, чинной столовой, где Ксенье позволялось отнюдь не всё, – а стол-то как раз стоял в стороне, удобно, широкая полоса вдоль окон свободна – быстро отодвинула кресла под чехлами к окнам, а стулья задвинув под скатерть поглубже, открыла прямой пропляс по начищенному паркету, – и убежала в свою комнату. Молниеносно сменила платье, туфельки, надела красное плоское ожерелье – и в узком чёрном выскользнула к нему.

      И как раз проступили в окна, через тюлевые гардины – предзакатные жёлтые лучи.

      Сама себе напевая музыку – проходила, пролетала туда и назад, с поворотами, выступкой, с перебежкой, прокрутами, то руки