Самсон назорей. Пятеро. Владимир Евгеньевич Жаботинский

на десять шагов и упала между маслинами, а он пошел догонять своих.

* * *

      – Что это за племя – аввейцы? – спросил он, снова поравнявшись с отцом. – В нашем краю их не видно. Скверные твари, я думаю?

      Маной заерзал на осле и медленно сказал:

      – Я их тоже мало знаю: живут они на побережье. Но… почему скверные?

      Самсон пожал плечами: лень было объяснять.

      – Был у меня, – продолжал Маной, снова ерзая, – был у меня когда-то раб из аввейцев. Давно… еще до твоего рождения. Хороший был слуга.

      В тоне его Самсону почудилось что-то особенное, как будто Маной немного взволнован. Он поднял глаза на отца и увидел, что тот, по привычке, рассеянно трет пальцами шрам у себя на лбу.

      – Отец, – спросил Самсон, – что это за шрам и откуда он у тебя?

      Маной перестал ерзать, опустил пальцы и долго глядел в землю; потом сказал нерешительно и очень тихо:

      – Это… меня ранил когда-то один человек.

      Самсон взглянул с любопытством:

      – Ты мне никогда не рассказывал. Как это было? Когда?

      Отец опять помолчал и отозвался уклончиво:

      – Давно… еще до твоего рождения.

      Самсон остановился.

      – Тоже до моего рождения? – переспросил он, и вдруг охватило его подозрительное негодование при новой мысли. – Не раб ли тот, аввеец, поднял руку на тебя?

      – Нет, нет, – торопливо сказал отец, – о нет. Напротив, он защитил меня. Он… Мы вместе… – Маной совсем смешался, отмахнулся от чего-то рукой и договорил: – Он был верный слуга, тот аввеец.

      Самсон внимательно слушал.

      – Где он? умер?

      – Я… отпустил его на волю, – пробормотал отец.

      – А кто это напал на вас?

      Маной не ответил.

      Самсон усмехнулся и указал на Ацлельпони, которая трусила на осле далеко впереди и что-то горячо толковала Махбонаю.

      – Я расспрошу ее, – сказал он, – женщина расскажет.

      Маной вдруг повернулся к сыну и проговорил резко, не запинаясь, почти повелительно:

      – Никогда не говори с матерью ни об этом деле, ни о том рабе и меня не расспрашивай.

      Самсон смотрел на него с удивлением; отец, смущенный непривычной своей вспышкой, опять потупился и, почти про себя, прибавил:

      – У каждого человека есть своя перегородка; не надо за нее заглядывать.

      Самсон кивнул головою, и больше они не говорили.

* * *

      Уже в виду Тимнаты они остановились, чтобы смыть пот с лица и отряхнуть от пыли одежды; «шакалы» выстроились квадратом, пятеро в каждом ряду. Из Тимнаты навстречу им выехала группа всадников: впереди несколько человек на лошадях, остальные на мулах и осликах. Разноцветные перья на шапках, золотые украшения на платьях и уздечках сверкали издалека; даниты в сравнении с этим блеском казались серо-желтою частью серо-желтой ханаанской равнины.

      Впереди филистимлян ехал Ахтур. Подскакав, он поднял коня на дыбы, соскользнул с него и пошел прямо к Маною и Ацлельпони. Он прижал правую руку к груди, ладонью наружу, низко поклонился и сказал:

      – Начальники