Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров. Юрий Бондарев

батальоны и отдельный танковый полк Хохлова упорно и отчаянно вели бой, но все-таки не сумели сдержать натиск прорвавшихся немцев. «Что ж, значит, пора вводить второй эшелон – триста пятую дивизию. Вводить, пока не поздно».

      А над головой свистело, хлестало, загоралось небо трассами, косматыми искрами сносимых на скаты высоты ракет, и было похоже, что немецкие автоматчики обошли НП с запада, просочились из станицы к подножию высоты.

      – Ползают они где-то под носом!.. – сказал Божичко с раздумчивой подозрительностью. – Прочесать бы высоту, что ли, товарищ генерал? Обнаглели, гады, вконец!

      – Если бы, конечно, три броска – и разомкнуть кольцо вокруг полка Черепанова, – послышался рядом голос Веснина, и, обернувшись, Бессонов увидел его в двух шагах. – Эх, Петр Александрович, я печенками понимаю Деева! Никак невозможно видеть, как на глазах гибнет полк Черепанова.

      Тоже высокий, но по сравнению с глыбообразным Деевым легкий, в белеющем полушубке, крест-накрест стянутый портупеями, Веснин крутил в пальцах очки, и, показалось, сине блестели его зубы, прикусившие нижнюю губу…

      – Положение Черепанова действительно катастрофическое, – продолжал Веснин, подходя к Бессонову ближе. – Потери в батальонах огромные. И незаметно, чтобы немцы скоро выдохлись… Наседают и наседают. Не пора ли привлечь на помощь Дееву триста пятую? Честное слово, пора!

      – Наденьте очки, Виталий Исаевич, – сказал вдруг Бессонов и чугунной ношей почувствовал всю тяжесть своего сдерживающего опыта и эту завидную молодую легкость эмоционального Веснина. И прибавил: – По высоте автоматчики ползают. Так и случайную смерть можно не увидеть… А насчет триста пятой вы не ошибаетесь – пора. Да, пора. И будем надеяться, Виталий Исаевич…

      – Живу надеждой, Петр Александрович, – сказал Веснин и повторил: – Нет, не скоро они здесь выдохнутся. Для них тут: или – или…

      – Для нас также, – медлительно проговорил Бессонов.

      А высота гудела под нахлестами ветра, под накатами боя, то будто взлетала к освещенному небу, пышно иллюминированная рассыпчатым ливнем ракет, то опадала в темноту; быстрые светы и тени ходили по ней, шевелились в траншее, озаряя лица, гасли, бросая черноту в глаза.

      – Товарищ генерал! Прошу вас в блиндаж! Прошу в блиндаж! – крикнул Божичко и сорвался с места, бросился к ходу сообщения, предупреждая кого-то свирепым окликом: – Сто-ой! Кто такие?

      Там, внизу, в ходе сообщения, явственно возник шум движения, донеслись тревожные оклики часовых, потом сгрудились тени в узком проходе, и Божичко, подбежав к повороту траншеи, с автоматом наизготове, опять окликнул с неистовостью угрозы:

      – Сто-ой! Стрелять буду! Кто такие?

      Все смолкло внизу, тени перестали двигаться, одиночный голос часового сообщил:

      – Из штаба армии. К командующему. Пропустить?

      – Подожди! – остановил Божичко и, сбежав вниз, вгляделся.

      – Кто это еще командует? Что это еще за «подожди»? – откликнулся другой голос в ходе сообщения. –