Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров. Юрий Бондарев

до кругло проступавшей высоты за рекой, где был НП дивизии. – Да, четыре километра, Божичко, – уточнил он и обратился взволнованно к Дееву: – Вы уверены, полковник, что они будут бомбить здесь? Не исключена возможность, что они идут на Сталинград.

      – Не уверен, товарищ член Военного совета…

      Бессонов усмехнулся, сказал без сомнения:

      – Они будут бомбить здесь. Именно здесь. Передний край. Это абсолютно. Немцы не любят рисковать. Не наступают без авиации. Ну, поехали. Три километра или четыре – все равно. – И он, похоже было, случайно вспомнил про Дроздовского, стоявшего в позе выжидания. – Что ж… Всем в укрытие, лейтенант. Как говорят, пережить бомбежку! А потом – самое главное: пойдут танки. Так, значит, лейтенант, ваша фамилия Дроздовский? – спросил он, восстанавливая что-то в памяти. – Знакомая фамилия. Запомню. И надеюсь еще услышать о вас, лейтенант Дроздовский! Ни шагу назад! И выбивать танки. Стоять – и о смерти забыть! Не думать о ней ни при каких обстоятельствах! Ваша батарея многое тут может сделать, лейтенант. Надеюсь на лучшее.

      И, поднявшись на бруствер, хромая, Бессонов пошел к «виллисам»; за ним – адъютант Божичко и полковник Деев. Начальник разведки дивизии задержался на огневой. Он медлил и не убирал планшет с картой, не выпускал бинокль из рук, ошаривая линзами пустое пространство перед станицей. Он не хотел так просто, так свободно уходить отсюда, не дождавшись возвращения разведки. Тогда Веснин легонько коснулся его плеча, и молчаливый подполковник поплелся понуро к ходу сообщения. А метрах в пяти от орудия, взбираясь на бугор берега, Веснин приостановился, сказал Дроздовскому не без задора в голосе, заглушаемом нависающим гулом самолетов:

      – Ну, комбат, жаркое время начинается! Не страшно в первый раз?

      – Нет, товарищ дивизионный комиссар!

      – Тогда командуй, комбат!..

      Дроздовский выдержал несколько секунд бездействия, застыв, ослепленный, посмотрел в почерневшее и сверкающее небо, в котором все неслось, ревело, двигалось, и срывающимся криком подал команду:

      – Бат-тарея, в укрытие!..

      И побежал к наблюдательному пункту мимо замелькавших белых лиц у орудий, мимо согнутых спин солдат, под гремящим небом.

      Глава одиннадцатая

      Мощный рев моторов нависал над головой, давил все звуки на земле, дрожал, колотился в ушах.

      Первый косяк самолетов начал заметно менять конфигурацию, растягиваться, перестраиваться в круг, и Кузнецов видел, как фонтанами красных и синих светов вставали немецкие ракеты за домами станицы. Ответная ракета, прорисовав дымную нить, красной вспышкой отделилась от головного «юнкерса» и, обесцвеченная сверканием множества плоскостей, быстро спала, угасла в розовеющем воздухе. Немцы сигналили с земли и воздуха, уточняя район бомбежки, но Кузнецов уже не пытался сейчас определить, рассчитать, где они будут бомбить: это было ясно. «Юнкерсы» один за другим выстраивались в огромный круг, очерчивая, захватывая в него станицу, северный берег, пехотные