Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров. Юрий Бондарев

был располосован до плеча финкой, воткнутой в землю возле ног. Парень, перекосив рот, мертвенно-синими, перепачканными в крови пальцами неловко перетягивал бинтом индивидуального пакета предплечье, скрипел зубами:

      – Ах, гады, гады!.. Командира дивизии мне!.. Полковника мне!..

      – Помогите ему, быстро! – крикнул Кузнецов Чубарикову, голова которого все моталась из стороны в сторону на длинной шее, будто он вытряхивал из ушей попавшую туда воду. – Что стоите? Сделайте перевязку!

      – Не дается, – мрачно отозвался ездовой Рубин, плюнул на заскорузлую ладонь, в плевке погасил цигарку, а окурок сунул за отворот шапки. – Разве-ед-чик, вишь ты, сам с усам! Куда там – гонор! Не подступись! Орет на всех, как психовой!.. Разве-ед-чик!..

      – Тут гремит все, огонь по степу… света не видать, товарищ лейтенант, – ломким голосом заговорил Сергуненков, с выражением изумления и доказательности возводя на Кузнецова детские голубые глаза, – а он… ну, ровно бешеный какой… идет, качается, кричит что-то… ввалился потом… весь в крови. Командир дивизии ему нужен. Из разведки он…

      – Верим все на слово, лопухи! Куда там, «из разведки»! – передразнивая Сергуненкова, выговорил Рубин, обратив свое квадратное коричневое лицо к разведчику, который, вероятно, ни слова не слышал из разговора, все упорнее натягивая на предплечье соскальзывающий бинт. – Документы у него надо строго проверить!.. А что? Может, из совсем другой разведки…

      – Глупость! Чушь мелете, Рубин, – оборвал Кузнецов и протиснулся между солдатами к разведчику, резко сказал: – Дайте бинт, помогу!.. Откуда? Один вернулись?

      Разведчик, пытавшийся зубами затянуть бинт, яростно сорвал его с предплечья, угольно-черные бешеные глаза всверлились в пространство над ровиком, в уголках губ закипела пена, и сейчас, вблизи, заметил Кузнецов тонкие струйки крови, засохшие на мочках его ушей. Он был, видимо, контужен.

      – Не трожь! Отойди, лейтенант! – застонав, выкрикнул разведчик и, оскалясь, заговорил взахлеб: – К командиру дивизии меня надо, понял? К полковнику меня… Чего, как на бабу, уставился? Из поиска я, из дивизионной разведки, понял? К полковнику… звони, лейтенант! Чего глядите, сволочи? Потеряю сознание – и хана!.. Сознание потеряю!.. Понял, лейтенант? – И из злых глаз его покатились слезы боли.

      Запрокинув голову, он здоровой рукой обезумело рванул под маскхалатом пуговицы телогрейки, пуговицы гимнастерки, окровавленными пальцами зацарапал ключицы, выступавшие над застиранным морским тельником.

      – Быстрей, давай быстрей! Пока в сознании я, понял?.. Звони полковнику, Георгиев – моя фамилия. Звони, сказать я ему должен!..

      – Отправить бы его надо, товарищ лейтенант, – рассудительно вставил пожилой наводчик Евстигнеев.

      А Кузнецов все смотрел на пальцы разведчика, царапающие ключицы, теперь хорошо понимая, что этот морячок – один из той разведки, которую ожидали на рассвете и не дождались.

      – В голову он контуженный, видать, и кровью изошел, – сказал младший сержант Чубариков. – Как же его… в дивизию-то,