Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров. Юрий Бондарев

армией».

      – Дроздовский? – скрипучим голосом повторил Бессонов. – Знакомая фамилия… Как будто встречалась эта фамилия.

      С рассеянным выражением он смотрел сквозь Дроздовского с усилием восстановить, поймать давнюю веху чего-то ускользающего, но вспомнил, видимо, не то, что хотел, – и, нахмурясь, выпустил из поля зрения Дроздовского, обратился к Дееву:

      – Так где же наконец запропала ваша разведка, полковник?

      Все, кто был здесь с Бессоновым, – усталый подполковник, начальник разведки дивизии с развернутой картой на планшете, и длинноногий, в очках, член Военного совета Веснин, и смешно конопатый, курносый майор Черепанов, командир стрелкового полка, чьи батальоны занимали по берегу оборону, – все поглядели на Дроздовского, когда заговорил с ним Бессонов, и все мигом выпустили его из поля зрения, как только командующий заговорил о разведке. Все смотрели в направлении зарева, где волнами то возникал, то опадал неопределенный гул, приносимый порывами ветра.

      – Кое-что ясно и без разведки, – сказал Бессонов. – Как думаете, Виталий Исаевич?

      – По-моему, тоже, – ответил Веснин. – Более или менее ясно.

      – Трудно поверить, товарищ командующий, в неудачу, – негромко проговорил полковник Деев. – В поиск пошли очень опытные ребята.

      Дроздовский стоял выжидательно, так стиснув зубы, что заболели челюсти. Он был уверен, что генералу, служившему и до войны в кадровой армии, не может быть незнакома его фамилия, но он, как видно, не нашел нужным спрашивать, имеет ли Дроздовский отношение к известной в прошлом военной фамилии. А лейтенанты Кузнецов и Давлатян, оба вытянувшись, объединенные общей ответственностью командиров одной батареи, солидарно поглядывали на Дроздовского, – предчувствие надвигающегося боя уравнивало, сближало их невольно. Дроздовский же в те секунды, предполагая и взвешивая все, что привело командующего армией и командира дивизии на его батарею, не замечал ни Кузнецова, ни Давлатяна, вместе с тем мысленно говорил себе то, о чем думали и они: «Да, скоро начнется, может быть, сейчас…»

      – Товарищ генерал! – громко заговорил Дроздовский тем особо чеканным голосом, в котором была непоколебимая готовность выполнить любой приказ. – Разрешите доложить?

      Бессонов с прежним вспоминающим выражением оглянулся на стройную, по-уставному подтянутую, напряженную к действию фигуру молоденького и бледного лейтенанта, безразлично разрешил:

      – Слушаю вас.

      – Батарея готова к бою, товарищ генерал!

      – К бою? – переспросил Бессонов, не спуская внимательных глаз с Дроздовского. – В счастливую судьбу верите, лейтенант?

      – Я не верю в судьбу, товарищ генерал.

      – Вот как? – проговорил Бессонов, вкладывая в эти слова свой смысл, испугавший Дроздовского непонятным значением. – В ваши годы я верил и в бессмертие… Отдаете себе отчет, лейтенант, что ваша батарея стоит на танкоопасном направлении, а позади Сталинград?

      – Мы будем здесь до последнего,