Шкура. Ольга Брюс

за водой и чистым полотенцем. Когда Степан положил батьку на кровать, Галя начала делать примочки, прислушиваясь к его дыханию. Свекор лежал на спине с приоткрытыми глазами и высоко вздымал грудь, как будто вдыхает какой-то приятный аромат.

      – Все будет хорошо, – уверяла его Галина, смачивая лоб и шею. – Полежишь, и станет полегче.

      Марфа носилась по комнате, схватившись за голову, и причитала:

      – Ой, батюшки! Ой не дай бог!

      – Молчи, мам. Не видишь, ты его оглушаешь? – бубнил Степан, стоя перед постелью.

      – Я богу за тебя буду молиться! – плакала Марфа. – Не отдам! Рано тебе еще!

      – Рано – не рано, а у каждого свой срок, – ехидно поддакивала Глафира, прислушиваясь к воплям снохи. Она бормотала себе под нос всякую ересь. Вела себя так, будто разговаривает с Егором. – Забрали счастье – получите несчастье. Все возвращается на круги своя. Ишь ты, Панкрат богом поцелованный, что ли? Был злыднем, злыднем и остался.

      Несколько дней пролежал Панкрат в постели. Галя привела местную знахарку, которая принесла с собой травки и заварила их. Пояснила, какие внутрь принимать, а какими умываться.

      – Порча на нем. Застарелая порча, – ошарашила женщина Марфу. – Кто-то смерти ему желает. Приноси-ка мне водицы со своего колодца, будем мужика на ноги ставить. Молодой еще, крепкий. Выкарабкается.

      И началось лечение народными средствами. Пролежал Панкрат в постели почти месяц. В одно раннее утро вдруг сам сел и попросил сопроводить его на улицу, чтобы покурить. Левая нога не двигается, да и одна рука не слушается.

      – Куда тебе, окаянный? – прошептала Марфа, повернувшись на бок. – Спи, а я пойду в сарай. Слышь, как корова зовет? Доить пора…

      Панкрат посидел немного, проводил печальным взглядом жену и лег. Тяжело на душе, спасу нет. За ним и жена и сноха ухаживали, а он, как ребенок, не мог переодеться, помыться и поесть. Вроде и стыдно, но зато сразу стало видно – кому он дорог, а кому на него плевать.

      – Мать, спишь, не? – повернув голову на противоположную койку, – Панкрат знал, что она уже проснулась, но ждал, когда женщина подаст голос. – Чего молчишь? Ты же рано подымаешься.

      Покряхтев, Глафира повернулась.

      – С вами не поспишь, то храпите, но бубните, – огрызнулась она, подтягивая одеяло к подбородку.

      – Я чего спросить хотел… Что ж ты ко мне ни разу не подошла? Не приголубила, как родной матери положено?

      – А ты что, ребенок малый? Вон, какой вымахал, а все титьку мамкину подавай. У тебя теперь жена есть, вот пускай и растрачивается на твои хотелки.

      – М-да-а, – вконец разочаровался Панкрат, – а ведь я тебя сюда привез, чтоб ты в своей халупе с голоду не померла.

      – Что? – приподнялась женщина. – Коркой попрекаешь? Меня? Ту, которая над тобой ночами не спала?

      – Знаю я, как ты не спала, – с выдохом произнес Панкрат. – Все помню.

      – Что ты можешь помнить? У малых память короткая.

      – Но только не у меня.

      Опять вереницей понеслись воспоминания, как мать Егорку жалела, а Панкрата прутом гоняла или крапивой.

      – И