Чудеса под куполами (сборник). Андрей Угланов

схватился за левую половину груди и сморщился. Киянова немедленно сунула руку в карман его рубахи и вытащила коробку с таблетками.

      – Конечно, я бываю жестоким, и есть у меня свои мелкие интересы, – продолжал худрук, запивая таблетку, – но от меня никто не бежит, а ансамбль – лучший в области! И единственное, чего я хочу, – это спокойной работы и уважения. Немножко уважения, чтобы не приходилось в новогодние каникулы халтурить Дедом Морозом! Корнеев чувствует, что если стану «заслуженным», то полетит он из своего кабинета – у него же судимость и никакого образования. Вот и пакостит, и пакостит! Да шут с ними со всеми, – Оськин махнул рукой и поднялся, – пойду я.

      – Альберт Семенович, вы на меня не сердитесь – влез сдуру с расспросами, сам не рад!

      Мирошников встал и, опершись на стол руками, смотрел на худрука. Тот ничего не ответил и, сгорбившись, ушел с палубы. За ним семенила Серафима Николаевна.

      Иван Ильич толкнул задремавшую Липочку:

      – К завтраку чтобы свежий хлеб и котлеты. Да масла не жалей. И вообще… – капитан не закончил мысль, сплюнул за борт и ушел в рубку.

      – Чего это с ним? – шепотом спросила Липочка молчавшего до сих пор дядю Степу.

      – Да артист тут взъерепенился! На Ильича наорал, а в кураж вошел – и своего начальника с места сковырнуть грозился – уголовник, мол!

      – Они, артисты, все психованные. Хлеб ему не понравился! Каждый день новый выпекаю. – Липочка сладко зевнула и потянулась. – Пора на покой. – И она тоже удалилась с палубы, прихватив самовар.

      Степан обошел пустую палубу, насвистывая песенку из кинофильма. Попав на корму, он направился к спасательной шлюпке, влез в нее и устроился на брезенте, положив под голову пробковый жилет. Через минуту из шлюпки послышалось сочное сопение.

      Теплоходик окутало волнами сна. По стеклянной воде поплыл легкий туман. А может быть, это Млечный Путь отражался в неподвижной реке и пересекал ее с берега на берег? Тишина, свежая летняя тишина окутала пространство вокруг и поглотила те переживания и чувства, что несколько минут назад выражались словами четырех взбудораженных людей.

      Все ушло в сон. Ароматный сон возле сенокосных лугов и широких плесов.

* * *

      Скрипнула дверца капитанской рубки. Стараясь не шуметь, на палубу спустился Иван Ильич. Несколько минут он постоял у борта, глядя на залитый лунным светом противоположный берег, затем повернулся и ушел в свою каюту. Спустя полчаса шлюпка на корме качнулась, и из нее выпрыгнул босой дядя Степа. Он неслышно подбежал к тому месту, под которым находилась капитанская каюта, и прислушался: сквозь открытый настежь иллюминатор доносился ровный храп капитана и порывистое, с присвистом дыхание Оськина. Как будто успокоившись, уже без суеты, механик вернулся на корму и вытащил из шлюпки полуспущенную резиновую лодку. Несколько минут ушло у него, чтобы надуть ее своими мощными легкими и привязать к носовой петле длинный шнур. Затем он положил в лодку весла и небольшой мешок, извлеченный из той же шлюпки.

      Закончив