Чудеса под куполами (сборник). Андрей Угланов

шаркая о доски валенками, подошел к входу.

      На освещенном крыльце стояла Найда и, опустив морду в кастрюлю, сосредоточенно поглощала остатки бифштексов и шницелей, оставленных специально для нее из ресторанных отбросов. Коля вспомнил свою шутку с желанием, и ему стало весело – прищуренный глаз блеснул в лучах фонаря.

      Заметив хозяина, собака покосилась на него и, не переставая жевать, невнятно произнесла:

      – Не мытьем, так катаньем! Угробишь ты меня – опять мясо с перцем! Она судорожно проглотила кусок и сунула морду в кастрюлю.

      На сей раз ноги Коленьки стали ватными. Он бессильно опустился на землю и принялся щипать себя за нос. На всякий случай еще раз посмотрел в темноту и, на миг задумавшись, твердо решил пойти лечь спать.

      – Дошел я, Найда, до ручки – мерещиться всякое начало! – пролепетал Коля и сделал попытку подняться.

      – Давно тебе пора, зануде, – раздался низкий грудной голос, и Найда села на задние лапы, повернув голову с открытой пастью и высунутым языком в сторону сторожа.

      – Стало быть, не померещилось, – вздохнул Кадушкин и с опаской взглянул на собаку.

      Найда страдала одышкой и не торопилась продолжить разговор.

      – Ну, Найдочка, скажи что-нибудь. Скажи: «Коля», скажи: «Коля любит Найду».

      Еще минута – и сторож принялся бы сюсюкать с собакой, как малое дитя.

      – Я тебе все скажу, отдышусь только! – прохрипела псина и закашлялась.

      Кадушкин хотел постучать ей по спине, но Найда выразительно посмотрела на его руку, и он передумал.

      – До петухов успею ли? – пробормотала собака, чтото вспоминая. – Знаешь, Кадушкин, какой самый черный день в моей жизни? Когда ты купил меня трехмесячной девчонкой и притащил к себе.

      – Отлично помню! Торговал в ларьке на вокзале, в нем и жил. Что тут плохого? Ты же собакой была, но если бы сразу заговорила – отвел бы в цирк. Я же добрый!

      – Ты бы отвел! Как запер в ларьке, так семь лет и просидела за стеклами: всех друзей твоих, что ночами за бутылкой приходили, по запаху узнавала. До сих пор в ушах стоит: «Лимонаду нет… Пиво вчерашнее…»

      Собачьи обвинения задели сторожа за живое.

      – Ах ты, Царевна-лягушка! В ларьке ей не понравилось! – Он прихлопнул ладонями по коленкам. – Да такой будки во всем городе ни у кого не было – тепло, сытно, никаких насекомых!

      – Видно, и говорить-то с тобой бесполезно. Если б ларек не снесли – там бы и помирать пришлось. – Найда посмотрела на полыхающие в небе звезды, и морщины на ее морде расправились. – А какой пудель на втором году забегал! Красивый, обходительный. Не бродяга – с наборным ошейником!

      – «Пудель», – передразнил Кадушкин и в сердцах сплюнул. – Из-за того пуделя Евдокия Макаровна из «Пивоводы» ходить ко мне перестала.

      – Дуньку жалеешь, а невдомек, что лучшие годы мои отобрал. Наш-то век короток, ой короток! – Глаза Найды заслезились. – Трезорушка и яму под стеной почти прорыл, да тебя, зануду, не вовремя принесло. Сбежала бы на край света – куда подальше!

      Кадушкин