В лесах Сибири. Февраль-июль 2010. Сильвен Тессон

бытия. Образ Бога воплощается в иконах и других произведениях искусства. В этом и заключается их трансформирующая сила.

      По возвращении с прогулки решаю устроить домашний иконостас. Отпиливаю полочку тридцать на десять сантиметров, прибиваю ее рядом с рабочим столом и ставлю туда триптих с изображением святого Серафима Саровского, купленный в Иркутске. Серафим пятнадцать лет прожил в лесах средней полосы. Он кормил с рук медведей и говорил на языке оленей. Рядом размещаю иконы Николая Угодника, Черной Мадонны и царя Николая Романова, причисленного к лику святых патриархом Алексием II и представленного со всей императорской пышностью. Зажигаю свечу.

      Я закончил обустройство хижины. Разобрал последнюю коробку. Закуриваю «Партагас № 4». Сквозь дым сигары разглядываю озаренные пламенем свечи иконы в позолоченных рамах. Сигара – мой мирской ладан. Курю, лежа на кровати, и понимаю, что забыл взять с собой хорошую книгу по истории живописи, чтобы время от времени созерцать чье-нибудь лицо.

      Мне остается только почаще смотреться в зеркало.

      24 февраля

      Все утро идет снег. «Море», как называют Байкал местные жители, сливается с небом. Термометр показывает минус 22 °C. Подбрасываю дрова в печь и открываю мемуары Казановы. Рим, Неаполь, Флоренция… Юная итальянка поджидает героя в алькове, а прекрасная француженка Генриетта – в своей мансарде. Далее следуют гонки на почтовых каретах, побег из венецианской тюрьмы, письма, написанные чернилами пополам со слезами, клятвы, нарушенные сразу после того, как были даны, и вечная любовь, обещанная дважды за вечер двум разным женщинам. Стиль утонченный и легкий. Я запомнил фразу, где Казанова описывает наслаждение, «которое прекратится только тогда, когда достигнет своего предела». Закрываю книгу, надеваю валенки и с двумя ведрами в руках иду за водой к проруби, думая о римлянке Терезе, скрывавшейся под именем Беллино, и о донне Леонильде из Салерно.

      Живу как простой деревенский мужик, а коротаю время за столь эстетским чтением.

      День не спешит заканчиваться. В Париже меня никогда не интересовало мое внутреннее состояние. Я считал, что жизнь дана не для того, чтобы регистрировать тончайшие движения души. Здесь, в полной тишине, у меня есть время, чтобы почувствовать все разнообразие происходящего внутри меня. Вопрос, который встает перед каждым отшельником: можно ли вынести самого себя?

      Наслаждаюсь разворачивающимся за окном зрелищем. И зачем нам нужен телевизор?

      Синица вернулась. Ищу нужную статью в орнитологическом справочнике. Согласно Ларсу Свенсону, шведскому орнитологу второй половины XX века и автору такого произведения, как знаменитый «Атлас-определитель европейских птиц отряда воробьинообразных», северную синицу можно узнать по крику «цити-цити-твинь». Моя молчит. На следующей странице читаю, что один из видов синиц называется Poecile lugubris, то есть «мрачная синица».

      Очаровательная пернатая гостья озаряет радостью всю оставшуюся часть дня. Прошло немного времени с моего приезда