Гарь. Венедикт Каготов

как раз по дороге к дому. Тем более в Храме Мучениц и теперь, после начала изоляции, служил его близкий товарищ, Миша Веленко, у которого как раз можно оставить пару важных вещиц на случай непредвиденных обстоятельств.

      В подсобке Ван Донга промотали запись переговоров и закинули на одну из флэшек. Звук никакой, видео пару раз сбивалось, но общий смысл передавало, да и для технарей достать отсюда качество труда бы не составило. Теперь можно и позавтракать, время к обеду.

      Индриков с волнением взвешивал свое решение, нащупывая в портфеле дьявольский конверт, залог его жизни. Предал он или не предал, оказавшись, пусть и на пару дней, в одном лагере с такой тварью, как Марат? Давать четкое определение этому ходу не хотелось. Впрочем, полной уверенности, что ему не перережут глотку на возможной встрече, не было, и в голове крутились мысли, что надо бы действительно оставить рабочие документы для Саши. Прощальный подарок.

      Отчасти профессор успокаивал себя неопределенностью. Еще оставалось время для маневра. Ведь не обесценились же его принципы, ведь за идею же он работал, не за валютный счет. Хотя точно Индриков не мог сказать. Чувства смешались. Да он и не воспринимал все всерьез, он был окрылен. В свои годы попасть в подобную историю, это прекрасно, глоток молодости. Поэтому и дальше все виделось приключением. Можно сблизиться с гильдией, лично узнать, наконец, их леденящие кровь мотивы. Вот и решение – озарило его – дам Центру версию двойного агента. Иронично. Пускай расхлебывают у себя, может, наконец, заведутся на нормальную работу.

      К кладбищенским воротам Индриков подошел уже на взводе и, натолкнувшись на запертую калитку, не думая, просунул между чугунных прутьев портфель, а сам забрался на мусорный бак и перелез через забор. Вдоль дороги к колокольне под стволами туй лежала свежая жирная земля, пахло весной. Профессор оглянулся – не следуют ли за ним – но позади никого не было.

      Попробовав запертую дверь, профессор постучал костяшками. Почти сразу грохнула щеколда и дверь приоткрыла старушка:

      – Олег Ильич! – всплеснула она руками – Как же это вы? Да ведь заперты-то ворота.

      Милая добрая старушка. Имя ее вылетело из головы.

      – Да уж есть ли преграды верующему человеку? – улыбнулся Индриков, – весь день сегодня тянет в храм. Миша здесь?

      – Да, батюшка оградку подновляет.

      – Ну я у вас подожду. Не боитесь вирусов-то?

      – Ой, конечно, конечно, что вы, уж кому помереть сегодня суждено…

      Храм, сам не старинный, XIX века, размерами и сводами напоминал Индрикову именно древние церкви, уютные округлостью и низостью потолков. Тут ощущалась безопасность, умиротворение. Вдруг неприятно кольнуло – лет пять тому назад он ведь использовал этот дом божий, чтобы передавать через ящик пожертвований бумаги одному человеку. Проведя по этому ящику рукой, профессор тяжело вздохнул и сел против алтаря. В ожидании помолился иконе Митрофана Воронежского. К его деятельной фигуре профессор всегда испытывал особое расположение, как к толковому святому, покровителю