Солнце больше не светит. Владимир Никольский

открытую дверь навстречу взрослой жизни, рассказала ему его историю. Тогда-то образы родителей потихоньку стали восстанавливаться в его юношеской памяти: светловолосая женщина, с двумя зелеными фонариками глаз, и чуть ссутулившийся очкарик отец. Валера был слишком мал, чтобы это помнить, или просто мозг решил это забыть.

      Зато садизм надзирателей, тычки сверстников и тумаки старшаков, попытки отбиться подручными средствами, стульями, книгами, всем чем придется, а затем восстановление порченных средств защиты за счет Валериных, и без того скромных, пособий – это мозг помнил хорошо, и частенько погружал его в эти «увлекательные» воспоминания.

      – Давно не слышались! – прохрипел в трубку мужской голос, больше походивший на лай простуженной дворняги.

      Валера уже ничему не удивлялся. Вопреки своему, как он всегда про себя говорил, «приятному» одиночеству, он был бы рад поговорить с любым человеком, но точно не с этим. Этот человек звонил крайне редко и всегда по делу, исключений не было вообще.

      – Чем обязан, Сергей Александрович? – проговорил Валера размерено, спокойно, как в общем и всегда. Он не хотел выдавать своих эмоций.

      – Ты ж видал, что в мире сейчас делается? Да наверняка видал, и догадываешься, что я звоню не просто так! – Сергей Александрович зашёлся хриплым кашлем. – Про тебя тут люди спрашивают, интересуются как здоровье, как сам, где трудишься…

      – Ты и без меня всё это прекрасно знаешь, доложился бы сам, меня зачем дёргать? – грубо прервал хриплого Валера, может быть даже чересчур.

      – Ты прав, знаю. – Сергей Александрович продолжил хрипеть, будто не замечая ехидства, – Но, видишь ли, люди сами хотят на тебя посмотреть, поговорить, так сказать, руку пожать…

      В трубке раздалось гарканье больной вороны, который сменялся только звуками отхаркивания мокроты.

      – Я слышу ты совсем не изменился, небось тебе сама Костлявая огонек на прикурить зажигает? – съехидничал Валера, за окном конец света, и он решил, что уже ничего не теряет.

      – Не суть. – после недолгого молчания отозвался собеседник, хрипота никуда не делась, но его тон, нарочито дружелюбный, резко стал твердым, как скала, не требующим возражений. – собирайся потихоньку, за тобой приедут, серый минивэн, ты спустишься, без глупостей и сюрпризов сядешь в машину и через пару часов мы будем мило и приятно беседовать.

      – Нет, – глухо возразил Валера, – я спущусь, но с сопровождением, на этаже жижа, пусть проведут.

      – Жижа? Ты так это называешь? Семён! – глухо прокаркал куда-то в сторону Сергей Александрович, – Мать твою, Семён! Скажи своим эйнштейнам, чтобы документировали как «жижа», а не «материя», и уж тем более не субт… субтс… тьфу ты! субстанция эта ваша… Умники чертовы.

      – Ты меня услышал, Сергей… Александрович. – не спрашивал, констатировал Валера.

      – Будь на связи, – вежливо прохрипел голос и раздались гудки.

      Валера не питал иллюзий, жить ему оставалось часа два с половиной – три, а дальше, как карта